Владислав Корякин - Отто Шмидт
…У каждого своя собственная отдельная комната с необходимой обстановкой. Это дает возможность во время зимовки регулярно вести научные работы, заниматься самообразованием или, устав от галдежа, от одних и тех же лиц, просто посидеть одному, побыть со своими задушевными мыслями.
На крутом берегу расположился небольшой заводик, вырабатывающий колбасу из белушьего мяса. По заявлению экспертов, несмотря на то, что колбаса мрачно-черного цвета и несколько отдает рыбой, она пользуется большой популярностью у жителей северных окраин Союза» (1934, с. 108–110). Очевидно, ссылка на присутствие «заводика» должна была свидетельствовать об освоении пищевых ресурсов Арктики в голодные годы, сопутствующие коллективизации.
Не случайно этой проблеме корреспондент «Известий» Громов уделил особое место, начиная с высадки на берег: «У подножия крутого холма с кучами нерастаявшего прошлогоднего снега… прилепились крошечные, наспех сооруженные домишки и бараки. Кругом в беспорядке целыми кучами навалены кости, черепа и огромные ребра белух. Здесь же и добыча — огромные жирные белопятнистые шкуры, развешанные для просушки на стенах…
От первого дома через перешеек по бочкам перекинуты доски. Они ведут к островку, где еще два жилья — дом, огромная парусиновая палатка и сложенная из дерна кладовая-землянка. Тонкие жестяные трубы приветливо попыхивают дымком… Открываем тяжелую дверь и заходим в барак. Посредине топится большая железная печь. Кругом нары с отдыхающими промышленниками-зверобоями… На веревках только что стиранное мокрое белье. Жаркий, душный, спертый воздух…
Нас разглядывают, словно зверей, желая узнать цель приезда, а спросить, видно, неловко… Мы рассказываем о цели нашей экспедиции, попутно заявляя, что конкурировать с ними в охоте на белух не будем. Этого заявления, видимо, и ожидали зверобои. Вздох облегчения пронесся по бараку. Значит, приехали друзья, не соперники, намеревающиеся завладеть промысловым районом.
— Ну как, много набили?
— Да уж есть. Расходы на поездку оправдали, девять шкур вон сохнет на воле. А там — что бог даст…» (1934, с. 106–107). Первые шаги освоения Арктики, причем в традиционном ресурсном направлении.
Свидетельством другого подхода, морского транспортного, стала старая засаленная тетрадь с полярной станции, хранившаяся там со дня основания и уже к тому времени ставшая документом истории, потому что на ее страницах оставили свои автографы именитые предшественники сибиряковцев. Тетрадь начал вести основатель станции Павел Григорьевич Кушаков. Он построил станцию по заданию Главного гидрографического управления летом 1915 года, чтобы обеспечить выход в Архангельск судов Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана «Таймыр» и «Вайгач», по пути из Владивостока зазимовавших у берегов Таймыра (1914–1915). Визе очень хорошо знал Павла Григорьевича. Кушаков в экспедиции Г. Я. Седова был его заместителем, и, таким образом, все трое провели вместе на Новой Земле и Земле Франца-Иосифа две зимовки — вполне достаточно, чтобы определить отношение друг к другу. У Кушакова и Визе они не сложились, о чем, не стесняясь, оба и поведали друг другу в воспоминаниях. Это достойно сожаления, поскольку оба оставили яркий след в Арктике.
Конечно, уже в предшествующих экспедициях Визе, как знаток истории Арктики, вводил Шмидта в курс деятельности его предшественников. Просто сейчас эта связь оказалась на редкость наглядной: в тетради обнаружился автограф флигель-адъютанта двора его императорского величества капитана 2-го ранга Бориса Андреевича Вилькицкого, начальника экспедиции на ледокольных транспортах «Таймыр» и «Вайгач». В навигацию 1914 года эти корабли не смогли добраться до Архангельска. В том же году на поиски Русанова отправился на барке «Эклипс» сподвижник Нансена Отто Свердруп. Норвежский моряк также не выполнил своей задачи, но со своей радиостанцией (впервые в Карском море) как ретранслятор обеспечил связь зимующих русских кораблей с Большой землей. Радиостанция на Диксоне понадобилась для успешного освобождения «Вайгача» и «Таймыра» летом 1915 года, что и удалось. Потом ее, по настоянию Академии наук, сохранили на будущее и, как оказалось, весьма кстати. Что касается людей, связанных с ней, то определяющим для советской власти в отношении к своим предшественникам была их политическая позиция (это правило, кстати, строго соблюдал и Шмидт). Кушаков и Вилькицкий сделали свой выбор, отправившись в эмиграцию, и теперь с родиной их связывали лишь воспоминания да автографы на далеком арктическом острове… Правда, Вилькицкий дважды возвращался к родным берегам как начальник Карских экспедиций, но на берег не сходил — Родина для него оставалась Родиной, а к ее новым хозяевам он симпатий не питал: такие вот были времена! Шмидт к предшественникам добавил свою запись, отражающую новые реалии советской поры: «Сердечный привет энергичному персоналу Диксона — форпосту социалистического строительства. Экспедиция Северо-Восточного прохода на ледоколе «Сибиряков». 3 августа 1932 года. Шмидт и другие».
Из других знаменитых посетителей Диксона той далекой поры Шмидт и Визе, разумеется, видели текст Руала Амундсена, одолевшего Северный морской путь с двумя зимовками — ценность его опыта была несомненной… как и учет допущенных просчетов. Определенно арктическая история в описанной ситуации выступала в качестве некоего руководства на будущее. Не случайно Визе в своей книге уделил внимание еще одному историческому памятнику тех лет — одинокому деревянному кресту над могилой Петера Тессема — норвежского моряка из экипажа Амундсена. Он погиб после 800-километрового перехода всего в четырех километрах от полярной станции Диксон, куда шел с зимующего судна — пример, по-своему показательный, и Визе старался довести его до сведения нового поколения полярников, теперь уже советской поры.
Из других событий: по радио пилот Иванов сообщил из Архангельска, что 4 августа намерен долететь до бухты Варнека на Вайгач^, откуда планирует вылет на Диксон. В бухту Диксона 6 августа пришел «Русанов» с экспедицией Самойловича, в задачу которой входила смена зимовщиков острова Домашний и строительство полярной станции на мысе Челюскина. В ожидании снабженца-угольщика было решено обоими судами выполнить гидрологический разрез к острову Свердрупа. Окружающее остров мелководье требовало осторожности при высадке, тем более, как показали астрономические наблюдения, выполненные Гаккелем, ошибка в положении его берегов на старых картах достигала 10 миль. При возвращение повторили гидрологический разрез, но уже другими галсами. Результаты гидрологических исследований показали наличие сравнительно теплых (до +7,5 °C) и малосоленых вод (до 15 %) в верхнем слое мощностью до 15 метров и холодных вод с температурой ниже 0, но с высокой соленостью (до 33 %) у дна. Очевидно, влияние огромного речного стока сибирских рек простиралось далеко в Карское море.
10 августа на Диксон прибыл, наконец, долгожданный угольщик под норвежским флагом. Топливо с его бортов одновременно грузили на «Сибиряков» и «Русанов». Уже к исходу следующих суток оба судна вышли к Домашнему, причем с ухудшением погоды. Этот переход ознаменовался открытием новых островов. Уже на следующий день практически одновременно с обеих судов увидали очертания неизвестной суши, названной в память о недавно умершем известном гидрографе К. Е. Сидорове. При этом остров на «Сибирякове» видели по левому борту, тогда как на «Русанове», находившемся в 20 милях западнее, — по правому. Так произошло открытие одного из островов в архипелаге, позднее получившего имя Арктического института.
Изученность этой части Карского моря в начале 30-х годов прошлого века оставалась слабой, и не случайно Визе при описании этих событий, присовокупил следующее замечание: «Если нам посчастливилось открыть новые острова, то не повезло с отысканием уже известных островов. «Сибиряков» держал курс на остров Исаченко, открытый в 1930 году экспедицией на «Седове», а «Русанов» шел прямо на остров Уединения. Однако оба ледокола преспокойно прошли через те места, где должны были находиться эти острова, не обнаружив ни малейших признаков суши. Выяснилось, что острова были положены на карту недостаточно точно (совсем как остров Свердрупа! — В. К.) и, кроме того, наши корабли снесло течением несколько в сторону от намеченного курса» (1946, с. 89–90). Обычные жалобы первопроходцев, которым выпадает честь быть еще и первооткрывателями.
Не случайно Визе в своей книге особо отметил: «Хотя прогноз Гидрологического института и указывал на благоприятное состояние льдов в северо-восточной части Карского моря, однако полное отсутствие льдов на всем пути к Северной Земле все-таки нас поразило. Капитан был этим, конечно, доволен, но отсутствие льдов совсем не пришлось по вкусу нашим киноработникам. Они начали жаловаться, что их жестоким образом обманули… Там, где «Седов» в 1930 году с трудом прокладывал путь среди льдов, «Сибиряков» шел теперь по чистой воде, точно он находился где-нибудь в Белом море, а не в ледовитом Карском» (1946, с. 90). Определенно в необычном плавании складывалась необычная ситуация, требовавшая от руководства необычных решений, для чего и нужна была встреча с островитянами Домашнего, не предусмотренная первоначальным планом. А первопроходцам архипелага было чем отчитаться перед шефом! Восхищение Шмидта вызвала точность штурманской прокладки, продемонстрированная судоводителями «Сибирякова» при подходе к Домашнему (они не имели контроля астрономическими наблюдениями из-за тумана и облачности). По Громову, «…раздвинулся тяжелый занавес тумана, разбежались сырые клочья мглы. Вдали показалась длинная, бурая, изрезанная заливами, раскинулась земля. В плотной туманной мгле берега ее кажутся покрытыми гигантскими куполообразными глетчерами, широкими белоснежными руслами ледников. На вершине мыса, упираясь в облака, под охраной сурового стража — синего айсберга — высилась длинная стрела антенны, а рядом, прилепившись к холму, — маленький домик научной станции.
