Ирина Гуро - Ранний свет зимою
На широких землях за Байкалом бушевали весенние ветры. По бескрайним степным просторам мчались они, не разбиваясь о сопки, взлетая на них, шумя по гривам, и в неистовстве скатывались с вершин. Казалось, все мчится вслед за ветрами, не в силах противиться им. Чудилось, холмы сдвинулись с мест, быстро и невнятно шептали что-то вздыбленные пески; махали ветками деревья; низко стелясь и свистя, уползали за ветром сухие, прошлогодние травы… И все туда же, в ту же сторону, мчались темные косматые тучи, и черные клубки перекати-поля казались тучами, скатившимися с небес.
Не было ни минуты покоя ни на земле, ни в воздухе. Только беспокойство, тревога, от которой захватывало дыхание.
Друзья долго стояли рядом, не закрывая окна, подставив ветру разгоряченные головы.
Аптекарь Илья Семенович Городецкий при всей солидности Минея называть его по имени и отчеству считал излишним. Совсем недавно Миней мыл бутылки на черном крыльце аптеки. Хватит того, что обращаются к нему на «вы», при людях называют «господин аптекарский помощник».
Рано утром, еще до открытия аптеки, Городецкий явился торжественный, в новом сюртуке:
— Сегодня, Миней, приезжает наш Мизя! Закроем аптеку на два часа раньше.
— Поздравляю, господин Городецкий! — пискнула маленькая старушка, убиравшая аптеку. — Такой взрослый, ученый сын!
— Да, благодарю вас, действительно не шутка: студент-технолог! — Городецкий поиграл брелоками на цепочке часов, вздохнул и ушел за перегородку.
Толстощекий Миша был когда-то Минею хорошим товарищем. Уезжая, он весь кипел: «Буду выступать на студенческих сходках, выносить протесты! Может быть, вышлют? Ничего страшного, та же Сибирь! Заведу связи, побываю в рабочих кружках!»
«Ну, уж Миша привезет новости, — полагал Миней, — да и литературу, наверное! Из столицы ведь!» Он готов был разделить радость хозяина.
Но Миша, оказавшись в семейном кругу, не спешил покинуть его для конспиративных разговоров. Миней как-то улучил минуту, закидал Мишу вопросами. Тот сделал таинственное лицо, помахал перед собой раздвинутыми пальцами правой руки и сказал: «Я привез… кое-что». Но от дальнейших встреч уклонился.
Эти дни для Минея были полны забот. Надо было ехать за границу. Павел Шергин после ареста и кратковременной «отсидки» уехал учиться в Германию. Он, конечно, поможет. Но где взять деньги на поездку? На свой кошт далеко не уедешь. Организация пока бедна. В конце концов Миней надумал присоединиться к какому-нибудь купчине, собирающемуся на заграничные воды. Их немало у нас в Сибири, скороспелок-богачей. Они всё «жалают», всё щупают: не продается ли и почем штука! Они тоже «хочут в Европы». Присмотреться, как люди живут. И опять же, что продается и почем штука. «Эй, господин коммерсант! Молодой человек по-иностранному разговаривает, повернуться туда-сюда умеет — в заграницах нужен тебе позарез!..»
Однако где взять купчину? Никто из друзей не имел подходящих знакомств.
И тут Миней вспомнил Сонечку Гердрих. К ней стекались все городские новости. А уж кто куда едет и по какой надобности, она, конечно, знала.
…Сонечка полулежала в гамаке, который раскачивал Мизя Городецкий. Вид у него был нарядный. Ярко-зеленая, как майская лужайка, студенческая тужурка с выпуклыми, в виде кочана капусты, погонами. Светлые волосы Мизи были по моде отпущены почти до плеч. Когда гамак подлетал к нему, Мизя нежно смотрел в глаза Сонечки. Минея он встретил без особого восторга.
Зато Сонечка радостно проворковала:
— Здравствуйте, Минейчик! Вы, кажется, друзья детства с Мизей? Вы должны уговорить этого упрямца. Пусть прочтет что-нибудь из новых, самых новых стихов. Ну, Эразм, я прошу, я умоляю!
При обращении «Эразм» Мизя покраснел и бросил испуганный взгляд на Минея. Но тот и глазом не моргнул: Эразм так Эразм!
Мизя ободрился:
— Я прочту, Сонечка!
— Да-да! Пойдемте к папе!
На крытой веранде сидело за выпивкой несколько мужчин. Раскрытый ломберный столик с мелками и запечатанными карточными колодами стоял тут же. Миней узнал пристава городского участка, по фамилии Потеха, и тихого старичка — чиновника городской управы.
Сонечка взбежала на веранду, захлопала в ладоши:
— Господа! Минуточку внимания!
Мизя сделал, насколько это оказалось возможным при его пухлых щеках и цветущем виде, страдальческое лицо. Одной рукой оперся о спинку стула, другой схватился за воротник, словно его душило.
Общество внимательно следило за этими приготовлениями. Голосом, сразу напомнившим отцовский, Мизя проныл:
Чудится саван мне длинный и белый,
Вижу я гроб мой и черную яму.
Ходят неслышно походкой несмелой,
Шторой задернули раму.
Сонечка не знала, всерьез ли это, и на всякий случай прошептала словно про себя: «Прелестно!»
Мизя довольно улыбнулся, отчего на щеках его образовались ямки, но тотчас скривился, продолжая:
В комнате душно и пахнет лекарством,
Входят и смотрят, уходят и ждут.
Шепчут о близости божьего царства
И удивляются счету минут…
Когда декламатор кончил, все некоторое время молчали. Сонечка произнесла задумчиво:
— «Входят и смотрят, уходят и ждут…» В этом что-то есть… Как вы находите, Миней?
— Что-то безусловно есть, — с готовностью отозвался тот.
Мизя посмотрел на него с опаской. Сонечка ничего не заметила. Она обвела взглядом присутствующих, приглашая высказаться. Пристав откашлялся и заметил строго:
— Однако позвольте, каким же это образом: «гроб и черная яма», если человек еще живой?
— Это иносказательно. Для настроения, — пояснил Мизя.
— А… — Потеха вернулся к закуске.
Решили идти в городской сад. По дороге встретили телеграфиста Новоявленского. Сонечка недавно познакомилась с ним на гулянье.
— Митя, пойдемте с нами. Мы в сад, — предложила она. Ей нравилось, когда вокруг нее было много кавалеров, а Митя — интересный!
— Доброе дело! — Митя пошел рядом с Минеем по узкому деревянному тротуару.
Впереди Сонечка выговаривала Городецкому:
— Но, Эразм, вы еще ничего нам не рассказали про Петербург…
— Эразм? — захохотал Митя. — Роттердамский?
— Читинский! — отозвался Миней. — Да ты уж молчи. Он, кажется, литературу привез.
— Неужели?
По аллейке ходили пары: мужчины в твердых соломенных шляпах, овальных и мелких, как солонки; дамы с оборками на подолах. На погоны Городецкого обращали внимание. Он важничал, подымал плечи с кочанами. Потом снял с рукава красного паучка:
