Раиса Аронова - Ночные ведьмы
Самое страшное в опасных ситуациях — поддаться страху. Это не просто игра слов, а истина, проверенная на большом личном опыте.
Подходишь, например, к сильно защищенной цели. Знаешь, что сейчас начнется пальба. Ведь противнику все равно, на чем ты летишь — хоть на палочке. Он одинаково стреляет как по бронированному истребителю, так и по фанерному ПО-2. Каждый мускул, каждый нерв — туго сжатая пружина. Вот оно, началось! Вспыхнули прожекторы, ударили зенитки, застрочили пулеметы. И вся эта масса огня и света устремляется к твоему самолету. Тугие пружины нервов резко распрямляются, освобождается огромная энергия. Четко заработал мозг, руки и ноги быстро передают его указания на рули самолета. Раз-два! Раз-два! Поворот, скольжение, боевой разворот… Все работает четко, слаженно. Смотришь — уже и вышла из опасного положения. Пусть теперь дрожат колени, наверное, это просто следствие пережитого напряжения.
Но если подходишь к цели с липким страхом в душе и с дрожью в коленях не бывать удаче! Внутри нет заряда анергии, скованный мозг отдает ошибочные распоряжения, руки и ноги — как ватные, самолет нехотя подчиняется тебе. В таких случаях спасает только неточный прицел врага. После и колени не дрожат — они уже отдрожали свое.
Что же помогает нервам сжиматься в тугую пружину? Сила воли. А воля закаляется в борьбе. Значит — бороться!
Новый, 1945 год начался новыми успехами. Линия фронта, установившаяся по реке Нарев, была прорвана, войска 2-го Белорусского опять пошли в наступление.
В конце января наш полк впервые ступил на землю врага.
Восточная Пруссия. Богатые поместья. Мычат коровы на скотных дворах. Бродят свиньи, домашняя птица. Безлюдно. По всему видно, что хозяева бежали поспешно. До последнего момента сидели в своих помещичьих гнездах, на что-то надеялись.
Мы обосновались в местечке, где еще недавно жили отставные прусские генералы. На свои средства генералы содержали здесь школу фашистских разведчиц и диверсанток. Теперь в этом здании разместился полк советских летчиц. Вот ведь ирония судьбы!
Заместитель командира полка майор Амосова шла с кем-то из наших техников, присматривая подходящее помещение для техсостава. Заглянула в один дом: просторная комната, очевидно столовая. Первое, что бросилось в глаза, большой портрет генерала на противоположной стене. Посредине комнаты — стол. А за столом… Амосова вздрогнула: за столом, спиной к ней, сидел, склонившись, сам генерал в полной парадной форме!
— Руки вверх! — Она схватилась за пистолет. Генерал шевельнулся, медленно поднял голову и тяжело встал со стула. Рук не поднимал. Амосова держала палец на спуске. «Почему не поднимает? Наверное, в руках оружие… Стрелять?..»
— Руки вверх! — повторила Амосова.
— Товарищ майор, цэ ж я, Петро, чи вы меня не признали? — заговорил «генерал», поворачивая к ней испуганное яйцо.
От неожиданности Амосова чуть не нажала спуск. Это был один из работников БАО.
— Что за маскарад? — сердито спросила она, дрожащими руками засовывая пистолет в кобуру. Чуть ведь не убила своего человека!
«Свой человек» объяснял сконфуженно:
— Заглянул в хату. Дывлюсь — висит на стуле вот эта одежка. Ай, думаю, бедный генерал, так тикал, что не успел пиджачок надеть. Потом подумал: дай-ка примерю, может, и мне к лицу будет генеральская форма? Тесновата трошки, видите… Присел я к столу, попробовал наливочки и задремал. Дюже притомился сегодня за день…
Теперь мы летали бомбить «бурги», «вердены» и «гардты». Это было куда легче, чем сбрасывать бомбы на переправы у Раздорской, у Могилева, на Керчь или Новороссийск.
А в воздухе уже пахло весной.
8 марта 1945 года. В красиво убранном зале городского театра небольшого прусского городка Тухоля разместился весь наш полк. Мы с нетерпением ожидаем приезда командующего фронтом маршала Рокоссовского, который вручит летчицам Золотые Звезды Героев.
Вот он входит в сопровождении генералов и, несколько смущенный бурными аплодисментами, проходит через зал.
Начинается вручение наград.
— Старший лейтенант Себрова!
Ира подходит к столу твердым шагом. На груди у нее блестит много орденов и медалей.
— Ба! — шутливо восклицает маршал. — Да тебе уже и некуда больше вешать награды!
Летчица Ирина Себрова держала в нашем полку своеобразный рекорд по количеству боевых вылетов — у нее их больше, чем у всех: к моменту вручения ей Золотой Звезды — девятьсот пятьдесят, а к концу войны — тысяча восемь!
— Старший лейтенант Гашева!
Волнуясь, Руфа идет по ковровой дорожке. Она тоже своего рода рекордсменка: ни у кого не было столько «неудачных» полетов, сколько у этой смелой маленькой девчонки. Она вылезала из-под обломков самолета в училище на Волге, падала за линией фронта на Кубани, горела в небе Польши…
Вызывают Наташу Меклин. Легким шагом идет наш юный знаменосец, автор полкового «Гвардейского марша», немного покачиваясь с непривычки на каблучках.
На удивление спокойно подходит за наградой наша милая Жигули, порывистая, неугомонная Женя Жигуленко.
После вручения наград состоялся банкет. Поднимая бокал, маршал Рокоссовский сказал:
— Слыхал я легенду о вашем полку. Думал, что сказка. Теперь убедился, что быль. Слыхал также, что вы не принимаете в полк мужчин. Правильно! У вас и без них хорошо идут дела. Пью за девичий полк!
Легенда о нашем полку дошла и до французских летчиков, которые сражались на советско-германском фронте в составе добровольческого авиационного полка «Нормандия — Неман». Вот что написал в своих воспоминаниях военный летчик Франсуа де Жоффр:
«…Русские летчицы, или „ночные колдуньи“, как их называют немцы, вылетают на задания каждый вечер и постоянно напоминают о себе. Подполковник Бершанская, тридцатилетняя женщина, командует полком этих прелестных „колдуний“, которые летают на легких ночных бомбардировщиках, предназначенных для действий ночью. В Севастополе, Минске, Варшаве, Гданьске — повсюду, где бы они ни появлялись, их отвага вызывала восхищение всех летчиков-мужчин».
Весна, по мнению многих, — самая лучшая пора года. Тает снег, бегут ручьи. Природа пробуждается от долгого зимнего сна. Яркое солнце, первая зелень. Тепло, Для нас же весна означала новые заботы, новые трудности. Как работать с раскисшего аэродрома? Земля оттаяла, набухла — ни взлететь, ни сесть. И вот придумали — деревянный настил. В дело пошли заборы, изгороди, сараи. Получилась короткая, узкая дорожка. Здесь и взлетная, и посадочная полоса.
Самое большое неудобство состояло в том, что на ней нельзя было изменять старт при изменении направления ветра. Тут уж летчицы должны были показать свое мастерство. Точность приземления требовалась идеальная, иначе ткнешься носом в грязь и перевернешься на лопатки. Придешь с задания, рассчитываешь и так и эдак, еле усядешься. И ведь ни одного случая не было, чтобы кто-нибудь сполз с «танцплощадки», как мы ее называли в шутку.
