Валерий Могильницкий - Безымянные тюльпаны. О великих узниках Карлага (сборник)
В письме от 19 марта 1958 года Кац пишет:
«Мотя! Читал ли ты во втором номере „Нового Мира“ статью-подборку: „Писатели в ВОВ“? Какая же подлая и бесчестная рука листала комплект „Сталинского Знамени“, выискивая в нем 2–3 стихотворения Грибачева и проскакивая мимо сотен стихотворений 3. Каца и М. Талалаевского. Обидно. Но это не первая и не последняя обида. Ну да ладно, черт с ними!»
Сам же Талалаевский старался не обращать внимания на «кулуарные беседы», равнодушие новых «гениев» советской литературы, редакторов и журналистов. Он говорил Капу:
— Да бог с ними — слабыми и падкими на славу и большие гонорары. Будем, как в войну, трудиться до упаду, и удача посетит нас… Самое страшное — аресты, Кенгир — позади…
И действительно, этот настрой помог выжить Талалаевскому. Пришел и на его улицу праздник — с большим успехом прошли на сценах украинских театров его пьесы «Первые ландыши», «На рассвете», в Москве вышли его книги стихов «Солнечная осень», «Зеленые всходы»…
В самый водоворот антисемитской кампании в СССР в 1947–1953 годы попадает не только Талалаевский, но и десятки других поэтов и прозаиков Украины и России. Вместе с Талалаевским на станцию Джезказган в столыпинском вагоне прибыли известные украинские поэты из Киева Аврам Гонтарь и Терень Масенко.
Ровесник Матвея Ароновича Талалаевского, Аврам Юткович Гонтарь всячески поддерживал все начинания фронтового поэта, охотно участвовал в его концертах для заключенных, читая свои прекрасные стихи.
О поэзии Гонтаря я впервые узнал в 1976 году от донского поэта Даниила Долинского, который работал заведующим отделом в журнале «Дон». Именно в тот год в Москве вышло избранное Аврама Гонтаря в престижном издательстве «Художественная литература» с предисловием поэта и критика Льва Озерова, весьма знающего толк в поэзии. Расхваливая стихи А. Гонтаря, он и словом не упомянул, какой ценой ему достались «проникновенный лиризм, глубоко пережитое содержание». А ведь уже приближался восьмидесятый год, культ личности давно развенчал Хрущев, и можно было вспомнить проклятый людьми Кенгир и бараки, полные смрада и вшей, через которые прошел Гонтарь, осужденный то ли за сионизм, то ли за национализм.
Но мы многое тогда еще не знали о сталинских злодеяниях. И нам в голову даже не приходило, что А. Гонтарь — бывший зэк. Мы читали его стихи и восхищались его строчками:
Без гнева ворона в снегу
На поле видеть не могу.
Как выразить яснее?
Снег отдает голубизной,
На нем морщинки ни одной.
И вдруг
Пятно чернеет!
Вот эта точка в белизне
Выклевывает сердце мне.
Картавый голос слышу я:
«Три века длится жизнь моя,
Я пью чужое горе всласть —
Мне надо, чтобы кровь лилась!»
Без гнева ворона в снегу
На поле видеть не могу.
Позже я узнал, что эти стихи А. Гонтарь читал в Степлаге. Его слушали и офицеры-надзиратели, и заключенные… Как его «пронесло», до сих пор не пойму… Ведь эти стихи были не о вороне, а о Сталине и его подопечных..
Все понял лишь Талалаевский, понял, ахнул от страха и замолчал… И лишь тогда успокоился, когда прозвучали аплодисменты. И махнул рукой Гонтарю: с тебя хватит, мол, испытываешь всех. Пусть почитает лучше стихи Терентий Германович Масенко. И он крикнул со сцены:
— Следующий — поэт Масенко.
О Терентии Германовиче хорошо пишет в своей книге «Спина земли» Юрий Васильевич Грунин, тоже бывший узник Степлага. Эту книгу он подарил мне 30 марта 2006 года, когда я приехал в Жезказган продолжить свой творческий поиск по сбору материалов о великих узниках сталинских лагерей. Встретились мы в местном музее на заседании литературного объединения «Слиток», которым я в свое время долгие годы руководил. И он мне сказал:
— Вот моя исповедь о карлаговских временах.
Исповедь получилась чистой, искренней. Как раз в этой книге Юрий Грунин возвращает из небытия имя Терентия Германовича Масенко, старейшего поэта Украины, ставя ему в заслугу, что даже после реабилитации тот не забыл о Кенгире и написал о нем поэму «Степные тюльпаны». Эту поэму похвалили Максим Рыльский и Павло Тычина, но опубликовать ее не смогли, ибо в издательствах еще витал дух предвзятого отношения к писателям — бывшим зэкам, хотя и реабилитированным.
Начав свою дружбу в особлагере, Юрий Грунин и Терень Масенко продолжили ее после освобождения. Завидная стойкость! В книге Тереня Масенко «Журавли над океаном», вышедшей в издательстве «Советский писатель» в Москве в 1970 году, я нашел ряд его стихотворений, которые перевел с украинского Юрий Грунин. Это — «Дождь», «Сила жизни», «Баллада о необычной мести», «Главный конструктор», «Вечерний Киев», «Заветное слово». В основе всех этих стихов Масенко — огромная любовь поэта к жизни и людям.
Сто раз на дню мы целовались,
А губы губ не напились.
Сто раз навек мы расставались,
А до сих пор не разошлись.
Но ничему не научили
Нас ни страданья, что прошли,
Ни то, что нас не разлучили
Все силы мудрые земли.
И снова к взору взор прикован,
Рука к руке — в который раз!
У жизни есть свои законы —
Они порой сильнее нас…
Книга стихов Тереня Масенко «Журавли над океаном» вышла при его жизни, в 1970 году. А через год его не стало. Умирая, он вспоминал далекий Казахстан, своих друзей по несчастью, просторные степи, на которые смотрел через решетки вагона, возвращаясь на Украину. Он писал:
О, этот дальний край земли,
Где только колышки в пыли.
Пред ними на колени встану.
Простите, соколы мои.
Мы помним Вас. Вы полегли,
Как безымянные тюльпаны.
Хорошо, что безымянных тюльпанов становится все меньше. Имена мучеников Гулага возвращаются к нам.
Глава шестнадцатая
«Желающего судьба ведет»
В мае 1959 года по запыленным улицам Джезказгана с небольшим чемоданчиком в руке шел высокий молодой человек. Вокруг стояли двухэтажные дома, сооруженные заключенными Степлага. Кроме Дворца культуры металлургов, смотреть-то было не на что. Но радовали приветливые взгляды джезказганцев, их уверенные шаги… А вот и здание института «Джезказгангипроцветмет», куда на работу был направлен выпускник Семипалатинского техникума топографии Виктор Попов. В отделе кадров ему сказали:
