Николай Карабчевский - Что глаза мои видели. Том 2. Революция и Россия
Я оставался «на фронте» еще три дня и, за все это время, ничего более «серьезного» не случилось.
Посещения войсковых частей, где нами раздавались подарки, всюду сопровождались оживлением, радушием, лаской и вниманием. Нигде ни признака ни утомления, ни раздражения от тяжелых условий боевой жизни, но всюду тревожные вопросы относительно того, что именно творится в тылу, в частности в Петрограде.
Убийство Распутина, хотя еще и свежая новость, как-то мало интересовала фронт, или ее умышленно замалчивали.
— Лишь бы тыл «не сдал», мы то не сдадим, держимся! Да и он (враг), видимо, слабеет, не та теперь у него прыть. Из десяти снарядов половина уже не рвется… — Слышал я с разных сторон и вынес впечатление, что это не слова только, а действительный отголосок общего настроения.
Глава тридцать третья
В один из этих дней нас, по телефону, пригласил к себе к обеду уполномоченный санитарного отряда Петроградского земства.
Хотя его пункт отстоял в верстах двенадцати от нашего, мы решили поехать, тем более, что он любезно прислал за нами свою тройку, запряженную в широкие розвальни с ковром и меховым одеялом. Порядочно морозило и было ветрено.
По дороги видели мы конные батареи, ютившиеся под всевозможными естественными и искусственными прикрытиями, с землянками не только для людей, но и для лошадей. Их вводили туда и выводили оттуда по углубленной покато в землю поверхности.
Проезжали мы мимо обширного кладбища; сплошь обсаженного аккуратно елками, с многими рядами совсем новых сосновых крестов.
Тут же рядом с кладбищем, была церковь: обширный деревянный барак, довольно живописный фасад которого был сплошь декорирован зеленью ельника.
Дорога шла все время по пересеченной местности, частью лесом, частью по открытому месту, с подъемами и ложбинами. Сытая тройка лихо домчала нас до оживленного поселка, который всеми именовался «земским».
Кроме щегольски оборудованного санитарного отряда, тут был и перевязочный пункт, и аптека, и лавка, и баня и питательные земские склады, ближайшие к фронту. Все это размещалось в заново отстроенных обиталищах, из свежесрубленных сосновых бревен.
О земских и городских порядках, по части снабжения ими фронта пищевыми продуктами, я слышал только похвалы, когда же заходила речь об интендантстве, его поругивали.
— От него никогда ничего во время не получишь, — жаловался один ротный командир. — Того нет, это все вышло, а вот не желаете ли другого, чего у нас и без того хоть отбавляй. Без земских и городских доставок нам бы давно животики подвело.
Домик уполномоченного на пригорке, среди темной зелени рослых елей, выглядел совсем новеньким, чистеньким. Кругом все постройки выглядели такими же.
В общем, получалось впечатление, что мы, приехали в гости в благоустроенную помещичью усадьбу, владелец которой только что отстроился заново, после пожара.
Уполномоченный оказался хорошо мне знакомым петроградским мировым судьею, командированный съездом в распоряжение земства. Он уже третий год обслуживал фронта.
Когда я передал ему мое впечатление от щеголеватой новизны всех построек его «усадьбы», он, посмеиваясь, сказал:
— В сущности, оно так и есть! Мы раньше были на другом месте в настоящей помещичьей усадьбе. Оттуда пришлось отступить. Еще хорошо, что дело было летом. Должны были ютиться некоторое время просто в лесу. Расчистили тут же площадку, да этим же лесом и построились, а пока строились, пребывали, со всем нашим хозяйством, под небесным сводом.
Чудесно было на такой даче!.. Как видите, обветрился, загорел, оброс и поздоровел.
— Совсем по-американски! — заметил я.
С горделивою настойчивостью, наш хозяин тотчас же, повлек нас в обход всей своей «усадьбы». Санитарный отряд был и богаче обставлен и численностью гораздо больше нашего. Лошадей было около сотни в просторной, благоустроенной конюшне. Казарма для многочисленной команды, с широкими нарами для спанья и с поместительной столовой, содержалась в чистоте и полнейшем порядке. Санитарные двуколки, возки и фургончики были в изобилии и самой целесообразной конструкции.
С нами в обход пошла немолодая княгиня, заведующая в качестве «крестовой сестры» чьим-то частным санитарным отрядом, приехавшая также в гости. Она с завистью подробно, все осматривала, приговаривая: «ах какой вы счастливец, вас средствами не стесняют, при таких условиях можно работать!»
Склад, лавка, аптека, перевязочный пункт с молодым доктором, примкнувшим к нашей компании, все производило впечатление чего-то основательного, надежного. Чисто военная дисциплина, смягченная внимательно-добродушной учтивостью к нуждам каждого, чувствовалась в каждом распоряжении и действии не только уполномоченного, но и всего персонала его ближайших сотрудников, в числе которых было и несколько студентов.
Столовая, в которую нас пригласили к обеду, была довольно обширная комната, но половина ее, во всю; длину, была оборудована «нарами», на случай, как мне объяснили, экстренного скопления гостей с фронта. Иногда бездомные молодые офицеры, по смене с позиций, наезжали сюда отдохнуть день, другой. В шутку, благодаря хорошему повару, вывезенному «уполномоченным» из Петрограда, столовую эту называли «рестораном Кюба».
За узкий, но длинный обыденный стол нас село, на этот раз, человек шестнадцать. В числе приглашенных к столу было шесть человек представителей от заводских петроградских рабочих, приславших с ними свои рождественские подарки фронту. Только они одни не были одеты «по-военному», а были в своих новых праздничных пиджаках. Держали они себя скромно, с большим достоинством, ели аккуратно и осторожно.
Я толкнул сидевшего рядом со мною моего милейшего «адъютанта», шепнув ему, указывая на рабочих: видите как мило!.. А мы то зачем с вами вырядились?
Но он многозначительно обвел меня глазами, как бы желая сказать: «а чем же мы не хороши»!
Обед состоял из великолепной кулебяки с бульоном, заливной осетрины, гуся с капустой и орехового пудинга, и был достоин блаженной памяти Кюба. Была и закуска, и пиво и винцо, но все в меру.
Были и спичи за обедом.
Один из рабочих, помоложе, произнес, видимо заученное, но все же теплое, слово по адресу двух офицеров бывших в числе гостей, сопровождавших депутацию от рабочих по фронту.
Переверзев предложил мотивированный тост за «воинов тыла» — заводских рабочих. Немолодая княгиня (крестовая сестра) хвалила общественные организации и, как на образец указала на деятельность нашего гостеприимного хозяина.
