Хенрик Хинц - Гуго Коллонтай
Вся эта система предположений, касающихся природы мира, способствовала тому, что человек поверил в нее и решился дать ответ на вопросы «наиболее смелые и одновременно наиболее трудные». Так, «человек захотел с помощью этих знаний исследовать, какое начало мог иметь мир и каким способом он был сотворен». В результате этого возникли различные космогонические гипотезы, представляющие собой «раннее творение человеческого разума» (там же, 446), который в объяснении сотворения Вселенной попал в противоречия.
Если признать, что мир сотворен первой причиной, то «сразу же возникает труднейший вопрос: что делала эта самая высшая сущность прежде, чем она сотворила материю, и как могла быть причина предвечной, если следствия наступили только в определенное время?» (там же). С этой точки зрения не может быть принята гипотеза о сотворении Вселенной во времени. Несмотря на то что она выступает во всех старых космогониях и трактуется многочисленными религиями как основная статья веры, все же она свидетельствует только о том, что «исследования о начале мира должны были возникнуть в то время, когда философия еще не достигла своего совершенства и не имела достаточной помощи от физических наук» (там же, 447).
Так вырисовывается у Коллонтая гипотетическая картина развития философии в древнейшие времена. Данное представление, далекое от действительной исторической истины, позволяет, однако, заключить, что мировоззренческие взгляды Коллонтая приближаются к натурализму и даже, можно сказать, к материализму.
По сути дела ему были чужды какие-либо истолкования, предполагающие существование нетелесного, нематериального бытия. Так, даже дух определяется нм иногда как некоторый род материи, «ибо это в конце концов сводится к одному и тому же». В таких взглядах проявляется независимость и антирелигиозная направленность его картины мира. Уже здесь Коллонтай провозглашает своеобразный номинализм, предписывающий философии считаться с эмпирическими науками.
С этой точки зрения метафизика рассматривается им как сфера «надуманных», гипотетических, не поддающихся полной эмпирической верификации взглядов. Вместе с тем сам он склоняется в этой области к определенной гипотезе, опираясь на принцип наибольшей вероятности.
Деизм как космогоническая гипотеза
Основной категорией этой гипотезы является понятие первопричины. Предпосылкой этого понятия являются очевидные истины, которые, как считает Коллонтай, «дают понять сами себя без любого объяснения». Этими очевидными и само собой понятными истинами являются утверждения: 1) «нет ни одного следствия без причины, т. е. без силы, которая их вызывает» и 2) «ничто не возникает из ничего» (30, 162).
На этой основе Коллонтай формулирует свой тезис следующим образом: «… как нам удается познать причины отдельных следствий, точно так же мы не можем сомневаться в том, что то общее следствие, которое мы называем миром, те физические законы, которые являются общими следствиями… должна была вызвать какая-то одна причина, или сила, давшая вещам бытие и постоянный, неизменный и необходимый способ существования. Наличие этой причины, или силы, обнаруживается в наблюдении общих следствий, которые мы называем физическими законами, либо в том великом следствии, которое мы называем миром. Во-вторых, этот мир и его части не могли начаться из ничего: следовательно, он должен был начаться из этой единой и присущей себе причины. В-третьих, любые следствия не только не могли быть причинами самих себя, но, сверх того, они не могли придать себе законов, согласно которым все есть так, как есть. В этих трех утверждениях содержится вся наука о первопричине» (30, 163).
Коллонтай много раз заявляет о том, что он воздерживается от каких-либо более точных характеристик первой причины. Например, он пишет, что «метафизики всячески стараются представить природу не только как первую и необходимую причину, но даже как отличающуюся от материи, подчеркивая ее особенности, специфику и совершенства…для нас достаточно познать эту первую причину в ее действиях и законах» (14, 365–366). Главная идея такой постановки представляется достаточно отчетливой. Возможно и необходимо научно исследовать мир и законы, которые им управляют. Абстрактные рассуждения о первой причине могут иметь место только на почве произвольной метафизической спекуляции либо теологии; следовательно, они не относятся к области научного познания, принципов которого Коллонтай стремится придерживаться.
Нетрудно заметить, что приведенная выше точка зрения Коллонтая во многом подобна взглядам представителей просветительского деизма. Об этом свидетельствует ее совпадение со следующим высказыванием Вольтера: «Философия показывает нам безошибочно, что бог существует, но она неспособна показать нам, кто есть бог, что он делает, как и для чего делает, существует ли он во времени или в пространстве, проявил ли он свою волю однажды или действует непрестанно, находится ли он в материи или же его в ней нет и т. д. Необходимо самому быть богом, чтобы обо всем этом знать» (103, 12).
Даже внешние формулировки Вольтера отличаются от выводов Коллонтая; последний вообще не употребляет понятия «бог» для обозначения первой причины. «Дадим ей имена, какие только мы считаем наиболее приличествующими ей, — подчеркивает Коллонтай, — назовем ее высшей сущностью, бесконечной способностью понимания, всеобщим провидением, богом; но мы должны будем признать, что под всеми этими именами мы представляем себе первую, единую и необходимую причину» (14, 366).
По сути дела здесь Коллонтай перечисляет все существовавшие в научном обращении названия первопричины. Однако сам он не обозначает первопричину словом «бог», а употребляет другой термин: «Единую и необходимую причину всех вещей мы будем называть „природой“» (там же, 365). Если принять во внимание, что употребляемый здесь термин «природа» (przyrodzenie) должен был быть эквивалентом латинского natura, то коллонтаевское терминологическое предложение может иметь более глубокое значение, потому что если первая причина — «бог» и «природа» — является одним и тем же, то можно допустить, что здесь мы имеем дело с некоей пантеистической или же зашифрованной материалистической концепцией мира.
С точки зрения Коллонтая, природа как первая причина всех вещей существовала раньше, чем те вещи, которые являются ее следствием, так как их рождение не могло совершиться без причины и законов, согласно которым они остаются таковыми, каковы они суть. Все же он считает, что термин «природа» как с точки зрения традиции, так и в его обыденном понимании лучше всего передает характер первой причины как начала и виновницы мира. Уточняя свою точку зрения по этому вопросу, Коллонтай отбрасывает формулировку X. Вольфа «natura est principium actuosum entis internum» (природа есть начало актуализации вечной сущности). По мнению Коллонтая, это определение касается скорее всего законов, «согласно которым каждый предмет есть и должен существовать» (30, 165).
