Берта Порозовская - Жан Кальвин. Его жизнь и реформаторская деятельность
Корреспонденция также требовала много времени. Сохранилось несколько тысяч его писем, из которых значительная часть адресована Фарелю. Но, конечно, найденное представляет только часть его корреспонденции: многие письма утеряны или еще не разысканы. Содержание писем, иногда представляющих своего рода богословские трактаты, самое разнообразное. Но главным образом эта корреспонденция служила могущественным орудием его пропаганды, его духовного воздействия на протестантский мир.
Глава XI последние годы Кальвина
Женева становится столицей протестантского мира. – Влияние Кальвина в Польше, Англии, Шотландии и Нидерландах. – Успехи кальвинизма во Франции. – Смерть реформатора. – Заключение
Однажды один французский эмигрант, приведенный в восторг зрелищем строгой религиозности и порядка, которое представляла Женева, воскликнул: “Что за счастье пользоваться такой чудной свободой!” – “Хороша свобода! – насмешливо возразила его собеседница. – Прежде нас заставляли ходить к обедне, а теперь принуждают слушать проповедь...”[5]. И в сущности каждый из них был прав.
Действительно, если женевский патриот старого закала не мог не считать новый железный порядок своего рода порабощением, то, с другой стороны, людям, принужденным покинуть родину из-за религиозных убеждений, этот город, где можно было беспрепятственно служить Богу по евангельскому учению, должен был казаться истинным убежищем свободы.
Но Женева представляла гораздо больше, чем простое убежище для эмигрантов. Реформатор, первоначально избравший ее местом своей деятельности лишь против воли, теперь уже вполне уяснил себе значение этого города для дела пропаганды. Он сделал его оплотом реформации, ее духовным центром, настоящим протестантским Римом. В 1559 году Кальвину удалось осуществить свою заветную мечту – устроить академию, высшее богословское заведение для подготовки проповедников, которые могли бы продолжать его дело и после его смерти. Ректором академии и основанной при ней коллегии для подрастающего поколения он назначил своего друга и позднейшего биографа Беза. Но в сущности при жизни реформатора недостаток академии вовсе не был ощутителен. Его лекции, на которых иногда присутствовало до тысячи слушателей, его проповеди, самый характер жизни в Женеве – все это имело громадное воспитательное значение. В этом “городе духа”, воплотившем в себе идеал реформатора, приезжие быстро проникались его идеями. В его суровой школе вырабатывались те мощные борцы, которые, наперекор усиливающимся гонениям, при зареве все сильнее разгорающихся костров, бесстрашно проповедовали Евангелие католическим народам. В типографиях Женевы десятками тысяч отпечатывались протестантские книги, и смелые разносчики, рискуя на каждом шагу жизнью, разносили их по Франции. Новое значение Женевы было очевидно для всех, – как протестантов, так и католиков. Еще в 1543 году Меланхтон возлагал на нее надежды реформации, на тот случай, если, как тогда можно было опасаться, Германия будет покорена турками. После смерти Лютера Кальвин сделался признанным главою протестантского мира, и значение Виттенберга перешло к Женеве. Сквозь надвигавшийся мрак католической реакции эта маленькая община, точно чудом успевавшая сохранить свою независимость и свободу Евангелия, светила протестантам, как спасительный маяк. В самом деле, положение Женевы было беспримерное. Окруженная со всех сторон католическими державами, смотревшими с ненавистью на этот рассадник еретического учения, она постоянно находилась на краю гибели. В 1560 году участь ее, казалось, была решена. Папа набросал целый план кампании, чтоб разрушить до основания это гнездо еретиков. Короли французский и испанский, герцог Савойский должны были напасть на нее с трех сторон; папа также давал подкрепления. Даже в случае поддержки швейцарских кантонов Женева погибла бы, если б не своекорыстие союзников. Никто не хотел завоевать ее для другого, и таким образом она уцелела. Но несмотря на угрожавшую со всех сторон опасность, Женева, руководимая Кальвином, не думала прекращать своей пропагандистской деятельности. Она сохраняла свой независимый тон по отношению к католическим государствам, смело заступалась за гонимых, открывала им самое широкое гостеприимство и не переставала рассылать своих миссионеров для проповеди нового учения.
И действительно, те же ворота, ежедневно принимавшие новые толпы беглецов, ежедневно раскрывались также, чтобы выпускать тех, которые, укрепив свой дух в общении с реформатором и снабженные его советами, снова устремлялись в бой. Из Италии и Франции, из Англии, Венгрии и Польши – отовсюду стекались в Женеву приверженцы реформации, чтобы видеть воочию ее образцовые порядки, чтобы услышать проповедь того, кто почитался всеми хранителями чистого учения и под влиянием которого они проникались неукротимым религиозным пылом, настоящей жаждой мученичества. Сам Кальвин, обыкновенно смотревший на это усердие как на самое обыкновенное явление, в одном письме обнаруживает невольный энтузиазм при виде своей боевой дружины. “Это невероятно, – пишет он Буллингеру (май 1561 года), – с каким усердием наши друзья посвящают себя распространению Евангелия. Как другие теснятся вокруг папы, чтобы получить выгодное место, так они рвутся взять на себя крест. Они осаждают мою дверь, чтобы получить часть нивы для возделывания. Ни один король не имеет таких усердных придворных, как я. Они оспаривают друг у друга опасные посты. Я иногда стараюсь удержать их. Я указываю им на жестокий эдикт, повелевающий истреблять все дома, придерживающиеся нового культа. Я напоминаю им, что более чем в двадцати городах верующие были перебиты чернью. Но ничто не может их удержать”.
Это была страшная, кровавая пора. Почти во всех странах Западной Европы велась религиозная борьба. Везде лилась кровь, дымились костры. Но особенно свирепствовала тогда реакция во Франции. Единичных преследований и казней было недостаточно; истребления еретиков производились массами. В 1545 году три города и 22 деревни, населенные вальденцами, были разрушены; тысячи людей умерщвлены в битве, казнены, сожжены. Ежедневно почти в каком-нибудь городе Франции зажигался костер для гугенота. Но успехи реформы от этого еще усиливались. Кальвин следил за движением с зоркостью полководца. Он укреплял дух своих единомышленников своими посланиями, отправлял к ним своих учеников в качестве проповедников, и мужчины и женщины с энтузиазмом всходили на костер, радуясь своему мученичеству как особой милости неба и благословляя Кальвина, пославшего их на этот подвиг. В 1553 году один из таких мучеников, находясь в тюрьме, с восторгом пишет реформатору: “Уведомляю вас этим письмом, что к Троице я надеюсь быть в Царствии небесном, если только Господь раньше не призовет меня к себе”. “Morituri te salutant!”[6] – писали Кальвину другие мученики. Впрочем, Кальвин не только заботился о том, чтобы его приверженцы своею смертью засвидетельствовали истину учения. Утешая арестованных своими посланиями, внушая им мужество умереть за свои убеждения, он в то же время не переставал заботиться об облегчении их участи. Он хлопотал перед швейцарскими кантонами и протестантскими князьями в Германии, чтобы они заступились дипломатическим путем за гонимых, собирал для них деньги, составил для Генриха II от имени французских протестантов исповедание веры, чтобы доказать нелепость обвинений, возводимых на них католиками. Последние девять лет его жизни благодаря спокойствию, наступившему в Женеве после поражения оппозиционной партии, были главным образом посвящены делу пропаганды и организации протестантских церквей. Распространяться об этом периоде жизни реформатора мы не можем. Его история за это время есть вместе с тем и история реформации после смерти Лютера. Ни одно крупное событие в религиозной жизни Западной Европы не совершилось без его прямого или посредственного участия. Это была самая блестящая эпоха в жизни реформатора. Несмотря на страшные преследования, кальвинизм распространялся с поразительной быстротой; протестантские церкви, возникавшие одна за другой, обращались к нему как к своему главе, просили о выработке организации, о присылке проповедников.
