Александр Арефьев - Были и былички
Ко мне претензий не было, киевские "фантики" отослали на Украину, а мужик попал под суд и в газету, подмочив свою репутацию. Я же остался без комиссионных в 3 млн. долларов, а жаль до сих пор. Олесь же в скором времени сел на 5 лет за "увод" в свой банк гривен в особо крупном размере из киевского госбанка. Но перед этим, подлый, послал мне "SOS" с мольбой срочно перевести ему те самые 200 тысяч
"зелёных", чтобы отмазаться на насевшего на него местного КГБ. Что я и сделал с благородным криком в душе "Спасай наших!".
И вот я опять оказался у разбитого корыта. Подёргался ещё несколько лет, зарегистрировал в Шотландии (там льготный налоговый режим) аж две компании ("Вэксфорд" и "Полдинг") по названию попавших на глаза местных деревенек. Такие так называемые "оффшорные компании" ценились тогда на вес золота. Причина в закоснелом страхе предпринимателей, что всё вернётся на круги своя, деньги отберут и всех пересажают, а также в трудности получения валюты и прятанья средств.
А так я мог сам с собой торговать, одной рукой подписывая контракты за московскую фирму, другой – за шотландскую. На этом и зиждились многие посреднические операции. Но чуть не все мои разбивались в прах, натыкаясь на исключительную недобропорядочность с бандитским налётом новых русских предпринимателей. От прямых наездов меня спасало покровительство их нескольких группировок, для которых я периодически выступал в качестве советника по экономическим и финансовым вопросам.
Нельзя сказать, что я не потерял невинности социалистического воспитания, но честь свою блюл и государственные интересы для меня что-то значили. Чего греха таить, всё же пускался я и в авантюрные сделки. Чего, скажем, стоила одна… Знакомцы из КГБ попросили подсобить в поиске надёжного банка для принятия на счёт крупной (и очень-очень) долларовой суммы, мягко говоря, сомнительного происхождения.
Поясню, что это значило. Тогда ещё у нашего руководства сохранялись тесные связи с иракским Садамом Хусейном. И вот он согласился расплатиться за что-то, но "наликом" и фальшивыми долларами, правда, ничем не отличимыми от настоящих. Я передал образцы знакомому банкиру, честно на ушко изложив ситуацию. Тот проверил купюры и дал "добро", пообещав за жирный процент для банка закрыть глаза и пойти на сопряжённые с этим делом риски.
Операция развивалась стремительно, мы ждали прибытия автомобиля с грузом из "Внуково", куда были доставлены спецрейсом деньги, но связь с гэбэшниками неожиданно прервалась на самом интересном месте по необъяснимым причинам. Причины прояснились лишь на следующий день
– в газете я прочитал краткое сообщение о том, что по пути из аэропорта в Москву автомобиль с таким-то генералом КГБ попал в страшную аварию со смертельным исходом. И над этим делом возникла гнетущая тишина…
Для меня это послужило последней каплей. Ну никак я не вписывался в игры перестроечной страны, хоть и был профессором экономики и знал законы "джунглей", полазив по ним в пору службы в военное время во
Вьетнаме. К тому же разболелся от полученной в том же Вьетнаме контузии (попал под взрывную волну бомбы с американского самолёта, взлетел метров на семь и приземлился на копчик). Аукнулись на это мои тазобедренные суставы, а я, распустив все свои фирмы и рассчитавшись со всеми, получил 2-ю группу инвалидности и, плюнув, ушёл на пенсию. Вскоре я стал и инвалидом дефолта имени Кириенко
1998 года, потеряв все свои "гробовые", пущенные в рост. Как тогда говорили, ну полный абзац.
Сейчас на дворе время устаканившегося капитализма, а к тому моменту, как высвечивается на мониторе компьютера эта фраза, я породил и поставил на ноги сына, подарившего мне двух чудесных внучат, построил дом (дача на Истре) и вот пишу книгу прозы своей жизни, а ещё стихотворную летопись своего бытия. Такая вот затянувшаяся Болдинская осень. Ужо допишу и подведу окончательную черту. Дай бог, чтобы писалось подольше.
Доработчики
Во Вьетнам я попал в 1965 г. со студенческой скамьи, с пятого курса ИВЯ. Там (не в институте, конечно, а в СРВ) как раз началась развязанная американцами так называемая "воздушная война устрашения". Как будто мало было многострадальному Вьетнаму "грязной войны" с французами после мировой. По Женевской конвенции 1954 г. страну "временно" разделили надвое, революционные силы перешли на
Север, а городская интеллигенция перебралась на Юг, под крылышко к американцам, которые довели там свой воинский контингент
"советников" аж до полумиллиона.
Южане, многие из которых заняли в Социалистической Республике
Вьетнам руководящие посты, не могли смириться с потерей полстраны, да и семьи их оставались в Сайгоне. Так и началась партизанская война в Южном Вьетнаме, а америкосы стали ко времени моего приезда, не догадываясь о моём появлении, бомбить Север, чтобы перекрыть каналы подпитки партизан и заставить вьетнамское руководство отказаться от планов освобождения.
Так вот, Минвнешторгу срочно потребовался переводчик с вьетнамским, а какой дурак на войну поедет? Ну а мне разрешили сдать наперёд экзамены и откомандировали туда вроде как на практику. А задержался я на целых пять лет, сдав в отпуск выпускные экзамены и получив заветную корочку, а в Торгпредстве – должность экономиста.
Когда прибыл к месту назначения, во Вьетнаме было по-зимнему холодно (не больше 20 градусов тепла), солнечно и тихо. Америкосы ещё не раскочегарили бомбёжки, так, побамбливали где-то на окраинах.
Доложившись о прибытии, вышел, помню, осмотреться и сразу наткнулся на дядьку, типа борца Поддубного по комплекции и такими же пушистыми усами, в поплиновых рубашке и штанах песочного цвета, а на голове панамка.
Первые же его слова ввели меня в глубокий ступор. "Ты не сынком ли генерала Арефьева будешь?" – спросил он, щурясь от яркого солнца.
"Да, – промямлил я, – только отец уехал от нас с матерью в 45-ом, а я родился в 44-ом…". "Знаешь что, заходи ко мне вечерком вот в эту виллу, поговорим", – сказал он и бодрым шагом удалился.
Оказалось, это был генерал Лебедев, главный военный советник, проживавший с женой в вилле, стоявшей впритык к зданию Торгпредства.
А оно раньше, при французском колониальном иге, было лучшим в Ханое борделем, а потому одноэтажным, вытянутым в длину, с многочисленными кабинетиками, один из которых и стал моим родным на долгую пятилетку. Но это я узнал, конечно, потом, как и то, что жена
Лебедева была единственной в колонии, оставшейся после всех других, отправленных на родину после начала бомбардировок.
Кроме неё было ещё только три женщины-секретарши, одна из которых с милым именем Кармия (от слов "Красная армия") работала в аппарате
