Евгений Глушаков - Великие судьбы русской поэзии: XIX век
После обеда, в шестом часу противники съехались у подошвы Машука справа от дороги, ведущей из Пятигорска в Шотландскую колонию. Грустный намёк, что поэту суждено отправиться к праотцам. Лермонтов выстрелил в воздух, а затем, после тщательного прицеливания, на условленных двенадцати шагах был убит наповал своим школьным товарищем. Пуля, которая могла бы только скользнуть по телу, наткнулась на золотой ободок и рикошетом прошила оба лёгкие поэта насквозь. Убийственно сработавший талисман оказался последним звеном в цепи пагубных суеверий, из которых первые два – Петербургская гадалка и монетка, упавшая в Ставрополе решкой. Столь чуткий к поэтическому слову, Лермонтов оказался глух к предостережениям Господа, воспрещающего обращаться к гаданиям, а также полагаться на дело рук человеческих.
Беспечные секунданты, рассчитывавшие, что дуэль между давними друзьями обернётся примирением и весёлой попойкой, не позаботились ни об экипаже, ни о присутствии доктора. И вот теперь пришлось Монго-Столыпину и Глебову отправляться в Пятигорск за повозкой, а Трубецкой и Васильчиков остались при убитом и насквозь промокли, ибо сразу после смертельного выстрела разразилась необыкновенной силы гроза.
Похоронили Михаила Юрьевича на небольшом Пятигорском кладбище. Местный протоирей Александровский был оштрафован на 25 рублей, хотя никакого обряда в данном случае не совершал, но и сопровождать тело убитого на дуэли священнику не полагалось. Зато случилось так, что поручика Лермонтова в его последний путь несли на руках офицеры всех четырёх полков, в которых он служил: лейб-гвардии Гусарского, Нижегородского драгунского, Гродненского гусарского и Тенгинского пехотного.
Когда умирает молодой человек, возникает ощущение незавершённости пути, ибо его конец почти сливается с началом. Жизнь представляется оборванной на полужесте, полуслове, полувзгляде. Михаил Юрьевич Лермонтов не успел вполне обозначить своего зрелого возраста, дистанцироваться от легкомысленной, взбалмошной, а в чём-то иногда и порочной юности, как это было дано, скажем, Пушкину.
И всё же превращение разбитного и циничного донжуана в серьёзного и глубокого писателя произошло. А случилось оно где-то на рубеже между двумя встречами Лермонтова с Белинским: Пятигорской – в 1837 году и Петербургской – в 1840-м. Виссарион Григорьевич посчитал, что в первый раз Михаил Юрьевич укрылся от него за насмешливой маской светского фата, а потом предстал уже в подлинном виде. Великий критик, вероятно, не учёл, что три года, разделяющие эти два события, были очень существенным этапом краткой по срокам, но интенсивной по чувствам и мыслям жизни поэта, этапом на его пути к самому себе.
Чем же оказалась для Лермонтова его последняя дуэльная история? Как это часто бывает, именно встреча с давними друзьями воскрешает в человеке уже преодолённое и теперь не актуальное, и человек начинает сбиваться на прежнее, ибо ещё не успел включить прошлое в свою новую, более зрелую форму взглядов и отношений. Он как бы ощущает некую эйфорию и экзальтацию упразднённого времени. Вот и Михаил Юрьевич принялся школьничать со своим давним товарищем «мартышкой» совершенно в юнкерском духе. А тот, натура слишком заурядная, уже давно отошёл от своего детства, посолиднел, ороговел. Не понял и не принял этих мальчишеских шуток, но посмотрел на своего бывшего товарища уже вполне отчуждённо, оскорбился, вызвал его на дуэль и убил.
Комиссия военного суда в Пятигорске приговорила и убийцу Лермонтова, и секундантов к лишению чинов и прав состояния. Но высочайшая конфирмация, последовавшая от государя, оказалась куда более снисходительной к этому преступлению: «Майора Мартынова посадить в крепость на гауптвахту на три месяца и предать церковному покаянию, а титулярного советника князя Васильчикова и корнета Глебова простить, первого во внимание к заслугам отца, а второго по уважению к полученной им в сражении тяжёлой ране». Что касается Монго-Столыпина и Трубецкого, их участие в поединке секунданты, посовещавшись, решили скрыть. Монго-Столыпин уже фигурировал по делу о дуэли с Барантом, а Трубецкой приехал на воды без разрешения. Им грозили более строгие взыскания.
Командующий Кавказской линией генерал-адъютант Граббе на донесение по поводу следствия о дуэли ответил: «Несчастная судьба у нас, русских. Только явится между нами человек с талантом – десять пошляков преследуют его до смерти». К словам Граббе можно добавить разве что ещё и ту грустную истину, что поэтов в России во все времена убивали вполне безнаказанно.
Весною 1842 года прах Михаила Юрьевича был перевезён в цинковом гробу в Тарханы для перезахоронения в усыпальнице, построенной Елизаветой Алексеевной Арсеньевой для своего любимого внука. Ну а князю В. Одоевскому вернули альбом, за несколько месяцев до гибели подаренный Лермонтову с условием, что когда страницы заполнятся стихами, даритель получит его обратно. Увы, альбом остался незаполненным. И всё-таки несколько шедевров поэт успел вписать в него своею рукой. Вот один из них, как-то совсем по пушкински печально-светлый, исполненный мудрой умиротворённостью и желанием покоя.
1
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит.
2
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом…
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? жалею ли о чем?
3
Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!
4
Но не тем холодным сном могилы…
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь;
5
Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной чтоб, вечно зеленея,
Тёмный дуб склонялся и шумел.
Призвание, или глас вопиющего в пустыне (Фёдор Иванович Тютчев)
Талант – почти что вещь. Можно пустить в оборот и получить всяческую прибыль, можно закопать и оказаться в накладе. А вот возможно ли, чтобы человек, не ведая или не желая знать о ниспосланном ему чудесном даре, изменил своему предназначению? Нам известны приключения библейского пророка Ионы, бежавшего от Господа Бога, побывавшего в брюхе у кита и всё-таки пришедшего в Ниневию, чтобы выполнить удручавшее его поручение Всевышнего. Ну, а Фёдор Иванович Тютчев, в чём было его назначение? Кем считал себя он сам? И за кого принимали его другие? Профессиональный дипломат, увы, так и не одержавший ни одной политической победы. И он же поэт-дилетант, стыдившийся своего сочинительства, равнодушный к судьбе своих стихов и покоривший ими весь мир. Контраст, заставляющий задуматься о глубинном смысле слова «призвание» и о власти этого слова над человеком.
