Сергей Семанов - Брусилов
Впоследствии Брусилов с искренним и грустным чувством написал: «Винница — это последний этап нашего мирного, тихого бытия в прошлом… Наш скромный уютный домик с садом, любимые книги и журналы, милые люди, нас окружавшие, масса зелени, цветов, прогулки по полям и лесам, мир душевный… А затем — точка… Налетел ураган войны и революции, и личной жизни больше нет. Конец прошлому в малом и великом».
Да, прошлое кончалось, и совсем не только для одного Алексея Алексеевича Брусилова. А начинающееся там, за горизонтом, светлое будущее было закрыто пологом кровавого тумана.
КОМАНДУЮЩИЙ АРМИЕЙ
По своему характеру война «была с обеих сторон империалистской (т. е. захватной, грабительской, разбойнической) войной, войной из-за дележа мира, из-за раздела и передела колоний, «сфер влияния» финансового капитала и т. д.»[6]. Но инициатива развязывания войны принадлежала германскому империализму: опередив своих противников в подготовке к войне, он стремился использовать это преимущество. Немецкая буржуазия, писал В. И. Ленин, «распространяя сказки об оборонительной войне с ее стороны, на деле выбрала наиболее удобный, с ее точки зрения, момент для войны, используя свои последние усовершенствования в военной технике и предупреждая новые вооружения, уже намеченные и предрешенные Россией и Францией»[7].
Истинные цели войны правительства воюющих стран старательно маскировали, всячески прокламируя, что война идет во имя «обороны отечества». На этот счет В. И. Ленин писал: «Правительство и буржуазия каждой воюющей страны выкидывает миллионы рублей на книги и газеты, сваливая вину на противника, возбуждая в народе бешеную ненависть к неприятелю, не останавливаясь ни перед какой ложью, чтобы представить себя в виде «обороняющейся» стороны, которая подверглась несправедливому нападению»[8].
Но классовый, марксистский анализ происхождения и характера войны не стал еще в тот момент достоянием широких народных масс. Социал-демократические партий II Интернационала, пользовавшиеся значительным влиянием в таких странах, как Германия, Австро-Венгрия, Франция, Бельгия, и располагавшие немалым числом мест в парламентах, постыдно предали интересы рабочего класса, активно выступили в поддержку войны, помогая империалистам гнать рабочих и крестьян на братоубийственную бойню. Волна шовинизма охватила мир, и лишь одна политическая партия — партия большевиков-ленинцев — с самого начала открыто заявила: война, развязанная правительствами в Европе, — это империалистическая война, захватническая, они, большевики, против такой войны и постараются сделать все, чтобы превратить ее в войну гражданскую, направленную против эксплуататорских классов.
Повторяем, позиция большевиков не была, к сожалению, широко известна и понятна тогда широким массам трудящихся России, и прошло немало времени, было пролито немало крови, прежде чем большевистские идеи стали проникать в сердца и умы рабочих и крестьян. В первый же период войны подавляющее большинство солдат шли на войну с убеждением, что, как ни тяжела и опасна война, все же сражаться надо — правота на стороне России.
После войны, оказавшись на чужбине, в эмиграции, генерал-лейтенант H. H. Головин, крупный исследователь. истории первой мировой войны, попытался охарактеризовать атмосферу и настроения, свойственные в ту пору широким слоям русского населения. «Эта борьба, — писал он, — началась из необходимости защищать право на существование единокровного и единоверного сербского народа. Это чувство отнюдь не представляло собой того «панславизма», о котором любил упоминать кайзер Вильгельм, толкая австрийцев на окончательное поглощение сербов. Это было сочувствие к обиженному младшему брату. Веками воспитывалось это чувство в русском народе, который за освобождение славян вел длительный ряд войн с турками. Рассказы рядовых участников в различных походах этой вековой борьбы передавались из поколения в поколение и служили одной из любимых тем для собеседования деревенских политиков. Они приучили к чувству своего рода национального рыцарства. Это чувство защитника обиженных славянских народов нашло свое выражение в слове «братушка», которым наши солдаты окрестили во время освободительных войн болгар и сербов и которое так и перешло в народ. Теперь вместо турок немцы грозили уничтожением сербов — и те же немцы напали на нас. Связь обоих этих фактов была совершенно ясна здравому смыслу нашего народа».
Несомненно, подобный настрой души имел распространение среди простых людей России, надевших серые шинели в августе 1914 года. В то же время позволительно сомневаться в глубокой осознанности и устойчивости таких настроений, их достаточности для ведения продолжительной войны. Наиболее проницательные современники, знавшие хорошо и близко народ России и ее армию, не могли не обеспокоиться по этому поводу. Сознавал это и Брусилов. «Даже после объявления войны, — писал он, — прибывшие из внутренних областей России пополнения совершенно не понимали, какая это война свалилась им на голову — как будто бы ни с того ни с сего. Сколько раз спрашивал я в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой-то там эрц-герц-перц с женой были кем-то убиты, а потому австрияки хотят обидеть сербов. Но кто же такие сербы — не знал почти никто, что такое славяне — было также темно, а почему немцы из-за Сербии вздумали воевать — было совершенно неизвестно. Выходило, что людей вели на убой неизвестно из-за чего, то есть по капризу царя».
К этому можно лишь добавить, что ни те, кто шел на войну с уверенностью в правоте защищаемого дела (таких было немало, и среди них — герой этой книги), ни те, кто без раздумий руководствовался лозунгом «За веру, царя и отечество» (таких было большинство), но даже и те, кто осознавал гибельность происходящего, — никто не мог представить, началом каких испытаний и бедствий для России станет этот день: 1 августа 1914 года.
В процитированных только что местах из воспоминаний Головина и Брусилова сквозит горечь испытанных поражений, и это надо учитывать. Разумеется, неглубокое, поверхностное (не говоря уж об истинности) понимание солдатами причин и целей войны, да еще основанное на чувствах, не подкрепленное убеждениями, не могло служить опорой для сохранения морального духа армии в длительной войне. И все же русская армия вступила в войну при достаточно высоком — традиционном для нее — боевом духе солдат и офицеров. Это противник почувствовал в первые недели сражений.
Война началась для стран Антанты неудачно. Германские армии вторглись в Бельгию, захватили ее, одержали победу над союзниками в приграничном сражении и двинулись к Парижу. Чуть ли не ежедневно французские и английские представители в Петрограде просили, умоляли Николая II, верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича — дядю царя, министров и высших генералов России немедленно, не откладывая, начать наступление на Восточном фронте. Мобилизация и концентрация русской армии на западных границах затруднялись слабым развитием железных дорог. И все же правительство России, спасая своего союзника, еще до полного сосредоточения своих армий, начало наступательные действия и, отметим это особо, сразу же перенесло их на территорию противника.
