С. Пророкова - Левитан
Это как бы благодарность за радушие, с каким встретили художника все члены семьи Панафидиных.
Основная работа над картиной началась уже в мастерской.
Тема волновала. Полусказочный сюжет переносил к тем дням, когда в этих темных водах потопила свое горе молодая женщина. Мысль о перенесенных ею страданиях окрашивала в мрачные тона и пейзаж. Лес казался художнику угрюмым, вода — маслянистой, гладкой, даже зловещей.
Настроение в картине создать удалось. Она была замечена на выставке, о ней много писали, отмечая поэтичный дар художника. Картину купил Третьяков, несмотря на то, что Репин в письме к нему отозвался об этом произведении довольно резко. Он писал: «Левитана большая вещь («Омут») мне не нравится — для своего размера совсем не сделана. Общее недурно, но и только».
Замечание суровое, но не лишенное оснований.
Трагический случай, вдохновивший Левитана, придал угрюмый колорит картине. Художник написал сгущающиеся сумерки. И, пожалуй, только верхушки деревьев на фоне сумрачного гаснущего неба переданы верно по цвету. Картина слишком перечернена. Черная краска так и остается краской, не став живым цветом.
Левитан отдал этому полотну много душевных сил, работал с большим упорством. Но он чувствовал, что вода еще не полностью ему удалась, он хотел бы ее видеть иной.
Желание художника доработать картину совпало и с просьбой Третьякова. Будущей весной Левитан писал коллекционеру:
«Не подумайте, что я забыл Вашу просьбу и мое собственное сознание исправить воду в моем «У омута». Я не решался переписывать его до той поры, пока не проверю этот мотив с натурою. Теперь напишу несколько этюдов воды и в конце мая приеду в Москву и начну переделывать картину».
Трудно установить, исполнил ли художник свое обещание переделать картину. В том виде, в каком она предстает перед нами сейчас, хороший колорист найдет много поводов для разговоров о ее живописных недостатках. А вода по мастерству исполнения уступает небу. Это один из тех редких случаев, когда мысль художника, его настроение не слились воедино с совершенной колористической формой.
ЧЕХОВ В РОЛИ ПРОКУРОРА
Маленький альбом Софьи Петровны обычно лежал в гостиной, и все посетители салона могли в него заглядывать. Кроме рисунков и стихов, несколько страниц альбома были исписаны размашистым, неразборчивым почерком. Это дневниковые записи Кувшинниковой, относящиеся к 1883 году.
Записи очень откровенные, и непонятно, почему они были доступны для всех. Софья Петровна подробно рассказывала о своей жизни в доме отца в маленьком сибирском городке, о бурном романе с одним человеком, сосланным за политическую деятельность. День за днем описывала она растущую нежность этого человека, жалкие письма его жены и свои большие чувства. По временам, казня себя, вспоминала о муже, разрешала неразрешимые вопросы о будущем и успокаивалась на том, что: «Мне, все-таки, лучше, еду к личности, как мой Дмитрий, который именно бескорыстно, отрешаясь от своего я, умел любить меня одиннадцать лет».
Она пишет о том, как в десять часов вечера приносят телеграмму от Кувшинникова, полную тревог об ее расстроенном здоровье.
Довольно часто бывая в гостиной, Чехов, конечно, не раз держал в руках этот альбом и читал последние страницы.
Не они ли дали ему отдаленный повод написать еще осенью 1886 года рассказ, в котором героиню звать Софьей Петровной, героя — сильного, громадного мужчину с черной бородой — Ильиным? В этом рассказе Чехов измену женщины мужу назвал коротким словом «Несчастье».
Дневник Софьи Петровны чувствуется и в другом шедевре Чехова — его «Попрыгунье».
Есть такие произведения, которые нельзя читать без содрогания. Страница за страницей показывает нам писатель одаренную женщину, эгоистку до мозга костей, помешанную на знаменитостях и не приметившую рядом с собой большого человека.
Чехов срывает покровы со своей героини, сохраняя ее внешнюю обаятельность, он высказывает ей резкое осуждение и делает виновницей гибели человека большой души.
Рассказ этот наделал много шуму. Его несравненная талантливость была одной из причин быстрой популярности.
Но читатели захотели искать прототипы основных героев, и они быстро узнали в хорошенькой блондинке брюнетку Софью Петровну.
Чехов писал об этом Л. Д. Авиловой 29 апреля 1892 года: «Вчера я был в Москве, но едва не задохнулся там от скуки и всяких напастей. Можете себе представить, одна знакомая моя, 42-летняя дама, узнала себя в двадцатилетней героине моей «Попрыгуньи»… и меня вся Москва обвиняет в пасквиле. Главная улика — внешнее сходство: дама пишет красками, муж у нее доктор, и живет она с художником».
Чехов попробовал отшутиться. Конечно, рассказ был глубже и трагичнее того, что он наблюдал в жизни.
Софью Петровну он теперь заметно недолюбливал. Называл ее семидесятилетием соперницей Лики, стареющей Сафо, которую тогда с огромным успехом исполняла Ермолова в пьесе австрийского писателя Франца Грильпарцера. Распределял он и другие роли. Лику называл Мелитой и предрекал ей в будущем обольстить Фаона — Левитана.
Софья Петровна пыталась отмахнуться от осуждения своими взглядами на независимость женщины. В автобиографии она назвала это так: «Жизнь шла шумно, разнообразно, часто необычайно, вне всяких условностей».
Чехов очень близко подходил в описании героини «Попрыгуньи» к характеру Софьи Петровны.
Какие-то внешние черты и Левитана легли в основу образа художника Рябовского. Он говорит иногда слова, которые любил повторять Левитан, и Чехову они были хорошо знакомы.
Но если от Софьи Петровны очень многое перешло в образ молодой героини, то художника Чехов наделил только внешними чертами своего друга, оставив нетронутыми глубины его души.
Дымов несравненно больше Кувшинникова. Но благородство, высокая человечность скромного врача, его преданность профессии и честное служение долгу дали повод для создания прекрасного образа талантливого ученого, беззаветного целителя человеческих недугов — Дымова.
В «Попрыгунье» врач противопоставлен актерам, музыкантам, художникам. Чехова давно волновала мысль о том, что знаменитостью может стать любая опереточная певичка, а кто построил, скажем, мост, никто никогда не узнает. И Чехов создал образ человека, который делает добро людям без аплодисментов.
«Попрыгунья» печаталась в двух январских книжках журнала «Север» за 1892 год.
В начале апреля Левитан приехал погостить к Чехову в недавно купленную им усадьбу Мелихово. Новый рассказ не повлиял на их отношения. Жилось им по-прежнему дружно. Много сердечных, волнующих бесед об искусстве и жизни, но много дурачились, смеялись.
