Гэри Ван Хаас - Юность Пикассо в Париже
Позднее, среди ночи, когда Пабло спал беспокойным сном около Фернанды, его разбудил вой ветра. Он, глубоко задумавшись, стал смотреть на звездное небо сквозь присыпанное снегом окно.
Чуть погодя он поднялся с кровати и подошел к окну. Глубокие сугробы сверкали под лунным светом. Пабло следил, как снежные хлопья разбиваются о раму окна.
На следующее утро он снова стал работать над картиной «Авиньонские девицы». Разозлившись на себя, он разбросал кисти по столу, опрокинул банки с красками.
– Всё! Хватит!
В гневе схватив ручное зеркальце, лежавшее рядом на столе, Пабло ударил по нему кулаком, и на пол посыпались осколки.
Фернанда подошла к нему и умоляющим голосом произнесла:
– Нельзя так работать, ты себя губишь!
Пабло, как обычно, не слушал ее: он жил своей жизнью, прислушиваясь к звучанию собственной совести. Вдруг он увидел что-то совершенно неожиданное. Наклонился и стал внимательно рассматривать сверкающие осколки разбитого зеркала, лежавшие на полу сотнями маленьких клинышек. Он увидел в них свое искаженное лицо, глядевшее бесчисленным множеством глаз.
Пабло выпрямился с видом человека, сделавшего открытие, и закричал:
– Вот оно! Вот то, чего я так долго искал!
И тут же начал вставлять кусочки стекла обратно в раму от зеркала, играя с ними, меняя осколки местами.
Озабоченная, сбитая с толку Фернанда молча, сжав руки, наблюдала за Пабло.
Его лицо отражалось в осколках, преображаясь под разными углами зрения – то собираясь воедино, то распадаясь на отдельные самостоятельные части. Фернанда, стоя рядом с художником, наклонилась, чтобы лучше разглядеть, что он делает.
– Что ты пытаешься там увидеть? – спросила она.
– Смотри, смотри на себя в зеркало! – возбужденно смеялся Пабло. – Вот оно, недостающее звено между Матиссом и Сезанном! [27]
Фернанда сосредоточено смотрела на разбитое зеркало, и, когда ее странно искаженное, угловатое лицо засмеялось ей, она вдруг начала понимать, о чем речь.
– Я вижу, вижу! – закричала Фернанда. – Это будто сотни крошечных кубиков!
Пабло собирал осколки и укладывал в раму, не отрывая от них глаз. Потом поставил холст с «Авиньонскими девицами» обратно на мольберт и с удвоенной силой начал работать.
Глава 31
Большая выставка
Париж, 1909 год
В загородном поместье Воллара недалеко от Парижа группа богатых, красиво одетых меценатов входила в величественный особняк XVII века.
Люди кружили по огромному выставочному залу, разглядывая работы Пабло, относящиеся к «голубому» и «розовому» периодам.
Воллар был занят беседой со старым другом, известным немецким маршаном. То был Даниэль-Генри Канвайлер, высокий худой мужчина лет шестидесяти со стальными голубыми глазами и седой бородкой.
Канвайлер, которого готовили к карьере финансиста, предпочел заниматься искусством и поселился в Париже, где открыл в 1907 году небольшую галерею. Его заинтересовали работы нескольких молодых художников, и вскоре уже он стал эксклюзивным агентом Жоржа Брака, Андре Дерена, Мориса де Вламинка, Фернана Леже и Хуана Гриса. Он также издавал много книг по искусству разных авторов, в том числе Гийома Аполлинера, Андре Мальро и Антонена Арто.
Воллар был явно взволнован. Он стоял за сценой и, выглядывая из-за длинных полотнищ задернутого занавеса из красного бархата, наблюдал за толпой гостей, которые рассаживались по местам.
– Амбруаз, – сказал Канвайлер, – я никогда не видел, чтобы вы так нервничали. В чем дело, дружище?
– Эта выставка или откроет передо мной большое будущее, или погубит меня. Пабло Пикассо заставил нас балансировать на зыбкой грани между абстракцией и фигуративностью. Некоторые из моих коллег боятся, что эту выставку объявят фарсом. А ведь на кону – будущее всего современного искусства.
– Понимаю… А что, ситуация настолько серьезна?
– Боюсь, что да.
У другого конца сцены, тоже за кулисами, стояли Пабло и Макс: они наблюдали за собравшейся толпой. Пабло казался спокойным.
– Это очень важный момент в твоей жизни, – сказал Макс. – Как, ты думаешь, они к этому отнесутся?
– Никогда не знаешь, что подумают критики, – ответил Пабло. Люди выстроились в проходах, ожидая, когда их рассадят по местам. – У нас на глазах критики погубили слишком много талантов, не так ли?
– А ты слышал о грядущей войне? – спросил Макс.
– Какой войне?
– Пока ты сидел в Госоли, вооруженные силы Германии и Австрии трудились сверхурочно – создавали условия для начала крупного общеевропейского конфликта.
– Зачем эти глупости?
– За время правления кайзера Вильгельма II Германия постепенно отошла от статус-кво и заняла куда более агрессивную позицию. Кайзер выступил против продления договора с Россией и заключил альянс с Австро-Венгрией.
– А нам какое до этого дело?
– Большое. Франция и Россия заключили союзническое соглашение, но Германия отказалась к нему присоединиться и теперь строит флот, что беспокоит британцев, поскольку угрожает их безопасности. К сожалению, Европа разделилась на два военных лагеря.
– Лагеря…
– Да, соединенные силы Британии, Франции и России называются Антантой, Германия же объединяется с Австрией. Мне, мой друг, война представляется неизбежной, и достаточно будет малейшей искры, чтобы ее разжечь.
– Ты, должно быть, шутишь. Война Европе совершенно не нужна, – возразил Пабло. – Ты уверен в том, что говоришь?
Подошли Воллар с Канвайлером и прервали их разговор, так что Макс не смог ответить на вопрос приятеля.
– Пабло, я хотел бы познакомить вас с моим старым другом и коллегой, – сказал Воллар. – Это Даниэль-Генри Канвайлер.
Пабло протянул руку для пожатия.
– Рад с вами познакомиться, месье.
– Месье Канвайлер – известный маршан и коллекционер из Германии, и, должен сказать, весьма успешный!
Пабло крепко пожал руку Канвайлера.
– А, так вы, должно быть, сочувствуете вооруженным силам Германии? – многозначительно глядя в глаза Канвайлеру, сказал Пабло.
Канвайлер чуть задумался, услышав такое странное предположение, но потом, удивленно подняв брови, рассмеялся.
– Нет, я не имею ничего общего с этой чепухой. Я просто торговец, который пытается заработать себе на жизнь.
– Приятно слышать, – сказал Пабло.
– Похоже, вы вызвали большой переполох с этим, как вы его называете, «кубизмом», – заметил Канвайлер. – Когда будет ясно, что все прошло хорошо, возможно, я договорюсь с Амбруазом и о других выставках в других местах.
