Джованни Джерманетто - Записки цирюльника
— Что делает партия?
— Каковы ее директивы?
А партия все еще пережевывала довоенную жвачку: занималась расследованием жульничества интендантов, документировала свирепость генералов-палачей и тому подобное. Положение становилось угрожающим и настолько безвыходным, что власти растерялись.
Наш синдик решился на крайние меры. В один прекрасный день он созвал экстренное совещание в городском управлении. Кроме членов муниципального совета в совещании принимали участие представители от местного общества взаимопомощи, сберегательной кассы, спортивного общества, коммерсанты, промышленники, настоятели различных церковных приходов, комиссар общественной охраны, начальник карабинеров, судья, директора обеих тюрем и… Палата труда! В порядке дня был только один пункт: «Меры для преодоления существующего экономического кризиса». Этой краткой программе были предпосланы длинное вступление и не менее длинное заключение, перлы ораторского искусства синдика, в которых слова «отечество», «победа», «прогресс», «демократия», «бог», «монархия» переплетались в самых разнообразных сочетаниях.
Как только стало известно об этом совещании, мы устроили предварительное заседание для выяснения нашей платформы. После долгих споров и всевозможных предложений — припоминаю, один старый товарищ предлагал нам, например, призывать к… разграблению лавок — мы выработали следующие предложения:
1. Учет всех товаров, имеющихся в магазинах.
2. Реквизиция всех продуктов питания.
3. Открытие специальных лавок, где торговля производилась бы под рабочим контролем.
4. Организация за счет общины вооруженной милиции.
Выбрали комиссию из представителей от различных фабрик города. Я должен был выступить от имени комиссии.
Наступил вечер знаменитого совещания. Городское управление имело торжественный вид: служащие муниципалитета явились в сюртуках и цилиндрах, у подъезда и на лестницах были расставлены вперемежку полицейские и пожарные в парадных мундирах. Синдик — крупный землевладелец и клерикал — держался как любезный хозяин и приветствовал нашу комиссию глубоким поклоном.
Он открыл заседание торжественной речью…
— Отечество с божьей помощью, геройством своих сынов, во главе с его величеством, нашим обожаемым монархом, завоевало свои собственные границы, освободив от ига векового врага наших братьев из Тренто и Триеста, — заливался синдик, вытирая капли пота, падавшие со лба и щек на блестящий крахмал рубашки. — Эта блестящая победа поставила Италию в ряды великих держав, и мы можем гордиться этим…
Синдик приостановился, ожидая аплодисментов, которые, однако, не последовали. Я воспользовался перерывом и предложил перейти к делу.
Синдик поперхнулся и несколько секунд молчал: видимо, «дело» оказалось труднее красноречия. Наконец он нашелся:
— Кто просит слова?
— Я.
— Пожалуйста, пожалуйста! — заторопился синдик.
— Я говорю от имени Палаты труда, — начал я, оформляя таким началом право гражданства ненавидимой этим собранием нашей организации. — Всем нам хорошо известно существующее тяжелое положение, которое создано, однако, не пролетариатом. Мы надеялись услышать здесь серьезные деловые предложения, но вместо этого услыхали патриотические разговоры о монархии и победе.
На этот раз прервали меня:
— Требуем уважения к нашим убеждениям. Отечество…
— Хватит! У нас и так уж голова забита вашим отечеством! Нам хлеба надо! — закричала прядильщица, член нашей комиссии.
— Правильно! Подавайте нам хлеба, а не речи! — отозвался другой рабочий представитель, одноглазый Джизлено.
— Мы желаем слышать реальные предложения и не терять времени понапрасну, — добавил я.
Синдик растерялся, не зная, как держаться и что сказать: предложения, очевидно, не были заготовлены. Один из присутствующих чиновников, председатель кассы взаимопомощи, попросил слова.
— Стыдно, что муниципальный совет приходит на подобное совещание, не выработав конкретных пожеланий. И это перед лицом наших противников — социалистов!.. Я сражался на фронте, я стою за существующий порядок, но я нахожу, что вы поступили неправильно, и открыто говорю это.
— Прошу не забывать, что вы обязаны относиться с уважением к синдику! — закричал синдик, красный от гнева.
— Вы думаете этим заткнуть мне рот, синьор командор? Ошибаетесь! — вспылил в свою очередь председатель кассы. Поднялся шум. Среди всеобщего смущения попросил слова комиссар.
— Я предлагаю, чтобы каждый высказался о мерах к улучшению создавшегося положения. Я со своей стороны полагаю, что надо отдать строгий приказ торговцам не повышать цен на продукты под страхом ответственности перед существующими законами.
— Я как раз собирался предложить это, — обрадовался синдик.
Один из разбогатевших за войну лавочников, однако, возражал:
— Надо предложить это оптовикам. Они диктуют нам цены и постоянно повышают их! Мы не можем торговать в убыток!
Страсти разгорались. Владелец чугунолитейного завода и многих других фабрик призывал к «единению» и «жертвам». «Кризис всеобщий, — говорил он. — Все должны терпеть его последствия… Возврат промышленности к работе в мирных условиях расстраивает рынок, и нужны огромные усилия, чтобы привести его в порядок. Владеющие деньгами помещают свои капиталы в промышленность с большой осторожностью вследствие вызванного требованиями рабочих и волнениями нарушения равновесия…»
— Вот так патриот!.. — воскликнул один из рабочих и прибавил словечко, от которого задрожали стекла.
— Ну-с, что же мы все-таки будем делать? — насмешливо спросил председатель кассы.
Синдик, красный, растерянный, поднялся и мелодраматически произнес:
— Так как мне здесь не оказывают должного почтения, я подаю в отставку! С этого момента я больше вам не синдик.
Но ожидаемого впечатления это заявление не произвело. Только один из рабочих-металлистов иронически пояснил:
— Теперь, когда запутался, хочет удрать. Видно, легче произносить речи, чем дело делать. И не стыдно вам, черт побери?
— Я подаю в отставку, — меланхолически повторил синдик, — и мои полномочия передаю рабочим, а не моим единомышленникам, которые оставляют меня одного в этот трудный момент. — И, обратясь ко мне, воскликнул: — Вам, в ваши руки я сдаю свои полномочия!
Никто из присутствующих в растерянности не произнес ни слова. И в этой тишине вдруг зазвучала «Бандьера Росса»…
Вперед, народ! К восстанию!
Красное знамя, красное знамя
Восторжествует…—
пели рабочие, толпившиеся внизу на площади.
