Вольфганг Ганс Путлиц - По пути в Германию (воспоминания бывшего дипломата)
Ежедневно майор Маркс часами совещался то с одним, то с другим из этих обуреваемых надеждами реформаторов государства и общества. И ежедневно ими выдвигались новые, более смелые и все более бессмысленные комбинации. Можно было лишь дивиться тому, в каких политических воздушных замках обитали наши обычно столь трезвые и умные офицеры генерального штаба вроде майора Маркса или генерала фон Шлейхера.
Тем временем реальная действительность, вопреки всему, становилась все более хаотичной. В декабре 1932 года я присутствовал на первом заседании созванного Шлейхером рейхстага. О деловых дебатах вообще не могло быть и речи. Депутаты осыпали друг друга бранью. В воздухе летали чернильницы и пресс-папье. Люстра была разбита. Под конец мы, находившиеся на правительственной трибуне, были вынуждены спрятаться за скамьями, так как депутаты правого и левого лагерей начали драку на лестнице. Реакционное правительство баронов доказало свою неспособность. Военное правительство Бендлерштрассе также оказалось не в состоянии овладеть положением. Никто не мог сказать, к чему все это приведет. [108]
Примерно в середине января 1933 года меня пригласил на обед в Унион-клуб на Шадовштрассе мой старый друг граф Готфрид Бисмарк, внук «железного канцлера». На протяжении многих лет он скучал в своем поместье в Померании, снедаемый честолюбием. Лично Готфрид был мне более приятен, чем его старший брат, нынешний князь Отто из Фридрихсру. Однако в политическом и меркантильном отношении он был таким же оппортунистом.
— Слушай, — сказал он мне. — Кажется, я сделал большую глупость: некоторое время тому назад я вступил в нацистскую партию. Видимо, это был по меньшей мере несколько преждевременный шаг. Число сторонников нацистов заметно уменьшается. Я думаю, не уйти ли мне из этой партии. Ты хорошо информирован и должен быть в курсе всех дел. Как твое мнение?
— Видишь ли, Готфрид, точного ответа я тебе не могу дать. Что-то произойдет, но что — знают только боги.
Это все, что я мог ему сказать.
Мы болтали о том, о сем, как вдруг изумленные взгляды всех присутствующих обратились к входной двери. Мы тоже посмотрели туда и увидели бывшего рейхсканцлера Папена, входившего в зал в сопровождении какого-то господина. Папен отвесил несколько приветливых легких поклонов во все стороны, но не задержался в зале, а направился к противоположной двери и исчез вместе со своим спутником в небольшой соседней комнате.
— Знаешь, — обратился я к Готфриду, — эта физиономия кажется мне знакомой.
— Разумеется. Разве ты не помнишь, как на берлинских балах две облеченные во фраки фигуры подпирали стены? Это Риббентроп и Тетельман. Мы еще в свое время так над ними издевались.
— Верно! Это же тот самый смешной Риббентроп с присвоенной приставкой «фон».
В двадцатых годах они оба вне зависимости оттого, приглашали их или не приглашали, были обязательными посетителями всех берлинских увеселительных сборищ. При их появлении мы по примеру шекспировского Гамлета, постоянно варьировавшего фамилии «Розенкранц» и «Гильденстерн», шептали друг другу: «Риббентроп и Тетельман, Тетельман и Риббентроп». [109]
— Но, насколько я знаю, Риббентроп занимается продажей шампанского и виски, — заметил я. — Каким образом он сумел теперь установить настолько интимные отношения с Папеном, что тот его приглашает на обед в Унион-клуб?
— Кажется, это должно что-то значить, — задумчиво сказал Готфрид. — До меня уже доходили разговоры о том, что этот Риббентроп в последнее время каким-то образом примазался к Гитлеру. Возможно, Папен пытается через него устроить какое-то большое дело. У меня создается впечатление, что в этой игре замешаны также кельнский банкир Шредер и другие финансовые тузы. Как раз в последние дни я слышал в кругах, близких к Гугенбергу, что об этом ходят разговоры.
— Готфрид, ты знаешь гораздо больше, чем я. Не исключено, что ты прав.
Когда мы прощались, Готфрид сказал мне:
— Я думаю, лучше немножко подождать, чем пропустить возможность использовать в один прекрасный день свои права старого борца нацистской партии.
Скандал с «восточной помощью»Вскоре мы, в отделе прессы, почувствовали, что в воздухе пахнет грозой. Майор Маркс озабоченно рассказывал нам, что «старый господин» на протяжении многих дней не принимает Шлейхера. В то же время Папен, все еще не выехавший из своей служебной квартиры, используя черный ход через сад, по-прежнему все время торчит во дворце президента. В это время мы впервые услышали и о скандале с «восточной помощью».
Так называемая «восточная помощь» представляла собой многомиллионную субсидию из государственных средств, которая была в свое время выделена Брюннингом для содействия аграриям, запутавшимся в долгах. При помощи этой субсидии «бароны» не только «оздоровили» свои собственные поместья, но и позаботились о том, чтобы не были обделены их ближайшие друзья. На всем этом в первую очередь заработали владельцы восточнопрусских латифундий, то есть латифундий, находящихся по соседству с фамильным поместьем Гинденбурга — Нойдек. [110]
Незадолго до того по инициативе влиятельного прусского юнкера Ольденбург-Янушау представители немецкого сельского хозяйства и промышленности преподнесли «достопочтенному» господину рейхспрезиденту для его сына Оскара имение Лангенау площадью несколько тысяч моргенов, примыкающее к имению Нойдек. В знак особой благодарности этот подарок (в обычных условиях его бы назвали неприкрытой взяткой) был объявлен свободным от налогов на время жизни его владельца.
Фон Шлейхер как рейхсканцлер приказал доставить ему документы, касающиеся всей этой истории. Они были тщательно припрятаны в сейфе майора Маркса и представляли собой мощнейшее оружие Шлейхера на случай, если фон Папен или реакционная клика попытаются серьезно вмешаться в его игру. Сейчас Шлейхер начал угрожать, что опубликует эти документы. При этом он явно чувствовал себя не совсем уверенно; проходил день за днем, а копии документов для раздачи на пресс-конференции так и не поступали. Насколько мы могли понять из намеков майора Маркса, этот заряд не должен был быть выстрелен чересчур рано. В конце января 1933 года предстояло очередное заседание рейхстага. Представлялось вероятным, что правительство Шлейхера получит вотум доверия и временно упрочит свое положение, в противном случае рейхстаг должен быть распущен и назначены новые выборы. Для партии Шлейхера этот материал был бы самым действенным орудием предвыборной пропаганды.
Однако оказалось, что расчеты делались без хозяина, без «старого господина», на которого нашептывания фон Папена через садовую калитку оказывали гораздо большее влияние, чем официальные отчеты Шлейхера. Для истории безразлично, какую роль дополнительно сыграли при этом интриги сына Гинденбурга — Оскара, Отто Мейснера и других. Во всяком случае, Гинденбург отказался предоставить своему генералу фон Шлейхеру полномочия для роспуска рейхстага. Когда после этого рейхстаг отказал генералу Шлейхеру в доверии, с ним было покончено. Ни одна из его хитроумных комбинаций так и не была осуществлена. [111]
