Матвей Гейзер - Маршак
И тогда, и при каждой следующей встрече с ним я как-то внутренне подтягивался. Так необычно правдив он был и так по-юношески трагически серьезен. Глубокая и сложная душевная жизнь чувствовалась в каждом его взгляде и жесте. Он был как бы воплощением Петербурга и его белых ночей…»
Известный литературовед Станислав Рассадин назвал свои воспоминания о Маршаке очень точно — «Звено». Действительно, Маршак был знаком со Стасовым, Репиным, Блоком, Горьким, Шаляпиным, Глазуновым, оказался свидетелем революционных событий 1905 и 1917 годов, испытал на себе невзгоды советской эпохи, был наставником многих поэтов. И вот что Маршак рассказал Станиславу Рассадину о своей последней встрече с Блоком, состоявшейся, вероятно, в 1910 году: «Я читал ему свои стихи, и он очень внимательно слушал, а потом сказал: „У вас есть свое солнце“. Хотя, правду сказать, стихи были подражательные, и подражал я, конечно, ему».
Сегодня трудно установить, какие стихи читал Маршак в тот день Блоку, но можно предположить, что, услышав такой высокий комплимент от первого поэта России («У вас есть свое солнце»), он среди других стихов прочел ему и стихотворение, написанное еще в юности, в 1906 году:
В долинах ночь еще темнеет,
Еще светлеет звездный дол,
И далеко крылами веет
Пустынный ветер, как орел.
Среди колонн на горном склоне
Стоишь, продрогший, в забытьи…
А при дороге ропщут кони
И возмущенные ручьи.
Опять дорога. Мрак и тряска.
Но с моря выглянет рассвет,
И кони, упряжь и коляска
На скалы бросят силуэт.
В первые десятилетия XX века Маршаку довелось пройти суровую школу жизни. Он мыкался по редакциям газет и журналов, предлагал статьи, фельетоны — среди них и стихотворные, и при этом не оставлял мысли об учебе в университете. Но… «после моего изгнания из Ялты поступить в русский университет мне было нелегко, — вспоминал он, — и я решил по примеру многих моих сверстников уехать за границу».
ПУТЕШЕСТВИЕ ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ
(«Софьюшка моя…»)
Летом 1911 года сбылась давнишняя мечта Маршака: редакция «Всеобщей газеты» (она принадлежала издательству «Брокгауз — Ефрон») направила его и Якова Година в качестве собственных корреспондентов на Ближний Восток. Поездка эта оказалась для Маршака судьбоносной по многим причинам. Но прежде всего потому, что во время этого путешествия он встретился со своей будущей женой — Софьей Михайловной Мильвидской.
История их знакомства такова.
Не по-летнему прохладным выдался в Одессе июнь 1911 года. Шумная толпа пассажиров, ожидавших посадки на теплоход, отправлявшийся к берегам неведомой Палестины, гудела, галдела, философствовала, собравшись в группки, вокруг своих чемоданов и баулов с пожитками. Среди отъезжающих привлекал внимание высокий мужчина в огромной черной шляпе с широкими полями — такую обычно носили хасиды. Он сосредоточенно читал молитвенник, но периодически произносил речи, громко, как на митинге.
— Мы проедем через шесть морей, — вещал он хорошо поставленным голосом. — И если даст Бог, на седьмой день будем уже дома. Наш Бог повелел нам в этот день отдыхать.
— Все он знает, — произнес молодой человек в пенсне. На нем был макинтош, а в руках — трость. — Откуда, адон[10], вы взяли шесть морей? Столько нет во всей Европе.
— При чем здесь Европа?! Может, вы думаете, что мы едем в Испанию? Вы не правы. Мы едем в Азию. В Эрец-Исроэль.
Последние слова он произнес так выразительно, что они эхом пронеслись под сводами Одесского морского вокзала. Стоявшая неподалеку от спорящих пожилая пара испугалась, услышав эти слова.
— В какой еще Эрец-Исроэль? Мы с мужем купили билеты в Палестину. Мы поплывем в Иерусалим.
Хасид громко и откровенно рассмеялся:
— В Иерусалим идут своими ногами. И не идут, а восходят. Это называется «алия»! Как же туда можно приплыть на пароходе, если там даже реки нет?
В глазах женщины появилось замешательство. Повернувшись к мужу, она истерически закричала:
— Я же тебе сказала, что нас обдурили! Только бы выманить последние гроши за билеты. И вообще ты никогда не знал, что ты хочешь от жизни, а уж куда ехать — тем более. Не жилось тебе в нашем Овруче! Цадик Исаак Шнеерсон, его дети и внуки так любили наше местечко, и не нужен им был никакой Иерусалим! Ты слышал, там даже нету речки. Тебе, наверное, надоели карасики, которых ловил в Норине наш сосед Мыкыта накануне субботы?! Ты захотел в Палестину, а нас везут в какой-то Эрец-Исроэль. Я даже не слышала, что есть такой город на свете.
Неподалеку от них стояли два молодых человека, выделявшиеся своей интеллигентной внешностью и спокойствием. Один из них решил успокоить разволновавшуюся женщину.
— Не волнуйтесь, мадам, нам предстоит переплыть не шесть морей, а три.
А второй молодой человек с ехидцей уточнил:
— И одно из них — Мраморное.
— Зачем вы меня дурите, молодой человек?! Разве по мрамору могут плыть пароходы?!
Окружающие стали прислушиваться к этому разговору. Молодой человек, пытавшийся успокоить женщину, обратился к своему приятелю:
— Сёма, как тебе нравится наша компания?
На что тот ответил:
— Не волнуйся, Яша, главное, чтобы мы не оказались в одной кают-компании.
Эти молодые люди давно мечтали побывать на Святой земле. Один из них — популярный поэт еще в 1907 году написал такие стихи:
Снится мне: в родную землю
Мы войдем в огнях заката
С запыленною одеждой,
Замедленною стопой.
И войдя в святые стены,
Подойдя к Ерусалиму,
Мы безмолвно на коленях
Этот день благословим.
И с холмов окинем взглядом
Мы долину Иордана,
Над которой пролетели
Многоскорбные века.
И над павшими в пустыне
Пред лицом тысячелетий
В блеске желтого заката
Зарыдаем в тишине.
Наконец была объявлена посадка на пароход, и пассажиры выстроились длинной цепочкой, чтобы по трапу подняться на борт. А когда пароход вышел в море, они собрались в кают-компании. Кто-то пел, кто-то музицировал, а Маршак читал свои стихи. А когда прочел строки:
А назавтра, на рассвете
Выйдет с песней дочь народа
Собирать цветы в долине,
Где блуждала Суламифь…
Подойдет она к обрыву,
Поглядит с улыбкой в воду —
И знакомому виденью
Засмеется Иордан,
раздались аплодисменты, как это бывает в театре. Декламатор окинул взглядом стоявших вокруг него людей и вдруг встретился глазами с девушкой необыкновенной красоты, с девушкой, казалось, сошедшей с полотен художников эпохи Возрождения. Она смотрела на него, а он на нее, сквозь толстые стекла очков. Она сама подошла к декламатору:
