Бен-Цион Динур - Мир, которого не стало
В соответствии с планом эти известные раввины должны были быть лишь первыми из подписавшихся. К ним должны были присоединиться еще несколько человек (р. Эльяким Шапиро из Гродно, р. Йосеф Розин из Двинска и другие). На совещании говорилось и о том, что «представители столичного еврейства» также настроены против сионизма по причине «патриотической верности» Родине. В этом контексте указывали на доктора Гаркави и цензора Исраэля-Исера Ланде, который был секретарем деда, ребе Авраама, и который, крестившись, продолжал поддерживать близкие отношения с хасидами. Этот цензор полагал, что «сионизм представляет большую опасность для религии Израиля». Было решено, что благодаря своей позиции он сможет воспрепятствовать изданию сионистской литературы на иврите и на идише. Я уже упоминал о том, что нас высылали из комнаты во время многочасовых дискуссий, когда обсуждалась практическая сторона дела. Я лишь знал, что предметом разговора служили деньги. Помню, как однажды, после одной продолжительной дискуссии, я, вернувшись, застал дядю очень рассерженным. «Этот Липшиц, – с грустью вымолвил дядя, – думает лишь о деньгах. Ему лишь бы заработать! Мне тяжело выносить его присутствие».
Его слова меня поразили. Значит, дело было не только в фанатизме, но и в прибыли! Я не знал, что мне делать, не мог найти себе места и не мог спокойно спать. Что же предпринять? В итоге я пришел сразу к двум выводам: во-первых, стоит обо всем рассказать местным сионистским лидерам, передав им все обсуждавшиеся планы; во-вторых, нужно завязать как можно более дружеские и доверительные отношения с Яаковом Липшицем, чтобы быть в курсе всего происходящего и суметь в будущем также сослужить службу сионистскому движению. Все мои метания и сомнения рассеялись после того, как дядя при мне дал волю своему гневу на Яакова Липшица. В йешиве у меня был один друг, Моше из Коврина, смуглый низкорослый юноша, сын, по-видимому, состоятельных родителей, который был сионистом, маскилом и писал стихи. Каждый месяц он давал мне сборники «ха-Шилоах»{286}, зачитывал мне свои стихи, а также требовал, чтобы и я зачитывал ему свои «творения», так как я тоже стал «грешить» сочинительством. Еще начиная с зимы 1889 года я начал вести «Памятную книгу», в которую записывал все изречения и слова мудрости различных писателей, а также мои собственные тексты: «Размышления и суждения», «Поэтические строфы», «Очерки и рассказы», а также многое другое. Я вызвал Моше на конфиденциальный разговор. Не дома, разумеется, – и у стен есть уши. Мы отправились на прогулку по берегу реки Вилии. Когда мы удалились на безопасное расстояние, я рассказал ему о том, что в ближайшее время готовится организованная атака на сионистов под предводительством раввинов и цадиков, богачей и маскилов – приближенных к власти и очень влиятельных людей. Необходимо срочно оповестить об этом сионистов, чтобы предотвратить беду. Все должно сохраниться в секрете, и нельзя, чтобы кто-нибудь узнал о том, что я все это рассказал. Он должен привести ко мне проверенного человека, который сможет немедленно оповестить тех, кого следует.
«Нет ничего проще! – сказал Моше. – Хоть сейчас приведу тебе Лейзера из йешивы в Ритове. Этот Лейзер (он хромает на правую ногу) находится в центре всего сионистского движения Ковны. Шмуэль Розенфельд{287} (корреспондент журнала «ха-Мелиц») назвал сионизм в Ковне «стоящим на одной ноге» – ноге Элиэзера Фрисмана (он же – Лейзер из Ритова)…» Не прошло и пятнадцати-двадцати минут, как мы втроем сидели на какой-то деревянной доске на берегу реки, и я излагал им все услышанное. Я объяснил, что одним из поводов для начала «похода» против сионизма стало письмо доктора Мандельштама{288} раввинам относительно их неприятия сионизма, опубликованное перед Песахом в журналах «ха-Мелиц» и «ха-Цфира».
По мнению противников сионизма, это одна из последних возможностей навеки искоренить сионизм. Когда же, если не теперь? Мой рассказ поразил слушателей до глубины души, особенно Элиэзера Фрисмана. Он впал в самое настоящее отчаяние и уныние. Однако очень быстро пришел в себя и громко заявил, что немедленно отправляется к Залману Вилку, активному общественному деятелю и сионисту, и вместе с ним сегодня же ночью, в полночь, соберет на срочное совещание сионистов Ковны.
Слушатели одобрили мою осторожность и поддержали идею близкой дружбы с Яаковом Липшицем. Было решено, что Элиэзер скажет в сионистском комитете, будто информация была получена от одного из «преданных молодых участников» организации «Бней Цион»{289}.
Элиэзер тут же распрощался с нами. В тот же вечер он и Залман Вилк прибыли на квартиру Шмуэля-Яакова Рабиновича{290}, раввина Алексоты, небольшого городка по другую сторону реки Неман, считавшегося пригородом Ковны. По словам Элиэзера, тогда же, ближе к полуночи, все члены сионистского комитета были вызваны на квартиру раввина. На заседании было решено предпринять следующие действия:
1) обратиться к представителям общин Пинска, Карлина, Лодзи, Брест-Литовска и Вильно с просьбой всеми возможными способами воспрепятствовать публикации вышеозначенного письма;
2) обратиться к представителям сионистского движения в Петербурге также с просьбой воспрепятствовать публикации письма от имени наиболее уважаемых и процветающих представителей еврейства;
3) оказывать особую поддержку всем сионистски настроенным раввинам и другим участникам движения;
4) разослать подробные письма известным писателям-сионистам с призывом предпринять энергичные действия, чтобы «предотвратить надвигающееся бедствие»;
5) обобщить все сведения, поступившие от «преданного участника», проверить их и опубликовать в газетах.
Все руководство взял на себя раввин Шмуэль-Яаков Рабинович, избранный на втором сионистском конгрессе{291} «уполномоченным лицом», членом сионистского исполнительного комитета; вместе с ним работали Залман Вилк и Элиэзер Фрисман. Рабинович также должен был поддерживать сионистски настроенных раввинов, чтобы те могли открыто высказывать свое мнение в отношении общественных вопросов и не уступать давлению «великих».
Залман Вилк был приближен к Исеру бар Вольфу, одному из руководителей местной общины, который также был сионистом. Исер бар Вольф в тот же день разослал подробные телеграммы: в Пинск – Григорию Лурье, в Лодзь – Познанскому, в Вильно – Гольдбергу{292}, в Ригу – Шалиту{293} и другим, для того чтобы помешать раввинам опубликовать это коллективное «обращение». Было даже предложено объявить раввинам о том, что все сионисты будут рассматривать публикацию подобного «призыва» как доносительство властям на весь народ Израиля и сделают из этого соответствующие выводы. Не знаю, действительно ли об этом известили раввинов, но только это «обращение» опубликовано не было. Примерно в это же время сионисты Ковны послали повторное письмо писателям и общественным деятелям, в котором сообщали о планах организации «Черное бюро». Формулировку письма мне передал Элиэзер Фрисман, и я подтвердил правдивость содержащихся в нем фактов. Письмо опубликовал Лилиенблюм{294} в статье «Они трубят о хищном звере». Элиэзеру Фрисману поручили собрать информацию о деятельности «Черного бюро» – в особенности сведения, исходившие от меня, – и передать их учителю Ицхаку Аниксту, который согласился опубликовать в журнале «ха-Мелиц» ряд статей на эту тему. Я тем временем продолжал поддерживать дружеские отношения с Яаковом Липшицем. По его просьбе я приходил к нему раз-два в неделю, обычно в пятницу после полудня или в один из других вечеров, переписывал письма и, между прочим, редактировал их стиль. Письма рассылались раввинам и религиозным общественным деятелям – как тем, кто симпатизировал сионизму, так и идейным противникам сионизма. Первых предостерегали от того, чтобы помогать движению, «основная цель которого – отвращать юношество от святой Торы и оскорблять нашу священную религию и обычаи». Последних одобряли, ибо они «нашли в себе мужество начать священную войну» с «разрушителями нашей религии», с «собранием нечестивых, все замыслы которых во вред, а не во благо». Эти письма были разосланы очень многим раввинам во все концы России – как в ближние (Кошедары, Тауроген), так и в дальние (Полтава, Кременчуг, Прилуки, Кишинев, Николаев, Черкассы, Гомель и многие другие). Я запоминал содержание писем и имена адресатов, а на следующий день тому же самому раввину посылалось письмо совершенно иного содержания – приветствие тем, кто симпатизирует сионизму, честь и хвала им за смелость и мужество, призыв не уступать угрозам известных мракобесов, разжигающих вражду. И наоборот, ненавистники Сиона получали упреки и обвинения за свои слова и действия.
