Владимир Крупин - Выбранные места из дневников 70-х годов
Все почти изгажено и оболгано, и надо выстоять. В жизни ведь нет трудностей. Что такое копать землю, служить, чистить нужники, сидеть в тюрьме, болеть, и т. д., - все это вынужденная необходимость, и надо только перетерпеть. Работой, например, нельзя унизить. В армии старшина заставил меня чистить лезвием унитаз, думая унизить. Не вышло. Унитаз стал белее сливочного мороженого, превратился в образец, а на образец не помочишься. Другой, когда я мыл пол в судомойке, плескал на вымытый пол помои и заставлял мыть снова и т. д. Бывали унижения и моральные — несть числа заворотам рукописей. Это ж не заворот кишок. Тут главное улыбнуться. Итак, в жизни нет трудностей, кроме одной — трудно остаться (сделаться) человеком.
Особенно сейчас. 54 развода на 100 — надо сохранить семью. Видя пьяные, почерневшие лица женщин — надо сохранить святость к женщине; зная (видя) шлюх, проституток — надо держать любовь к женщине, надо знать, что через них спасется нация. Зная пророчества, что к 2000-му нация сопьется, не поддаться этому. Не сподличать, не пойти на сделку с совестью, вот трудность.
28/VII. Вчера в прачечной у окна дочитывал японское, “Человек-ящик”, шел дождь. Сейчас тоже. И после возврата из СП. Днем потемнело, ударил гром и — ливень. Принес черепаху с балкона. А в СП денег не дают, пока на командировке не будет еще и круглых печатей.
Ох, недаром один мой мужик (из себя, из ненапечатанного, цитирую) думает, что День печати посвящен печатям, в том числе и круглым.
К. Абэ, его мысль о том, что мы все время в замкнутом пространстве. Давно и думал, и развивал, болтая и где-то записав: дом, автобус, электричка, кабинеты, самолеты, палатки, поезда, гробы, коляски и пр. А К. Абэ написал не то чтобы враз, а кто-то кого-то услышал — для мысли не важен язык.
С утра у Джоан Батлер. Иностранцы, любящие Россию, тут же болеют за нее больше многих. “У англичан, — говорит Джоан, — нет ностальгии”.
Говорили дуэтом, так как расхождений нет, думаем одинаково. Ее обрадовало, что я назвал Джона Донна. О суконности прозы, чтении в ванной и пр. “Компатриотка”, - сказала она о себе, оправдывая английскую собаку в квартире. Жалуется — нет подруги. Снимает дачу, гоняет на машине. Курит, пьет кофе. И я выпил. Потом у брата Миши (Яшина) чай. А с утра дома с ночевавшим режиссером Малышевым тоже кофе. Да еще чай. Да и сейчас холодный кофе. Зря. Надо бы раньше лечь, перечитал.
Не заснуть. Придется смотреть футбол. Бронза у нас или четвертое? Это полезно — быть вместе с народом, а народ сейчас смотрит TV.
Всех дел — поставил новый телефон. А двери так и не повесил. Казарма.
29/VII. Кому повезет на жену, тот и писатель. Наде, например, тяжелей Анны Григорьевны, Веры Николаевны, Натальи Николаевны вместе взятых. Они выходили за готовых. И столько не тянули. Хотя я не эпилептик и не дуэлянт.
Состояние обманутого мужа — это состояние пассажира в самолете: если гробанется, то причины от него не зависят.
Коверкание языка от злости на себя.
Вечер.
Сразу о случае. Он в том, что у меня был Леша Сидоров, институтский друг, оставлял его ночевать, но он поехал: кошка не кормлена.
— Пацифисты мы, — упрекал я его, когда провожал к электричке. — То кошка, то черепаха.
“Боюсь я за тебя”, - говорил он (до этого разговор о литературе. Это один из крестов — говорить о литературе).
Подошла электричка, простились, говоря о завтрашнем дне. Лешка чуть придержал ногой дверь. И вдруг сзади крик: “Мама! Лучше на этой!” И парень кинулся в дверь к Лешке, сшиб его, дверь задвинулась, прижала парня. Мама его кинулась, стала вталкивать парня, электричка дернулась. Мама и сама пыталась заскочить за сыном, но электричка-то пошла, ей зажало руки, я обхватил ее сзади и вырвал. Она упала на меня, я на локоть и на колено. Причем эта дура закричала, как я смел. Эту дуру могло поволочь по бетону, и это еще хорошо, а то бы под колеса. Глупо было объяснять. Я встал, по ноге текло теплое, локоть онемел.
Встретил Вл. Солоухина. Говорили хорошо.
Вполне хороша в русском языке такая фраза: отошел сесть посмотреть горение свечи. Отошел — зачем? Сесть. Сесть — для чего? Посмотреть. Посмотреть — что? Горение. Горение — чего? Свечи. Простое предложение, безличное, беззанятное. Еще хотел писать, но просят посидеть с ребенком Машей. Пойду.
Ходил перед Надиным приездом на рынок, уже все устали говорить, как дорого. Земляника, стакан — 1(один) рубль. В моем детстве она стоила до реформы 10 копеек. То есть стакан земляники сейчас стоит в сто раз дороже. Понять это не в моих силах. Правда, по сравнению с отцовской той зарплатой (750 р. — 75 р.) я получаю в два раза больше. Одна из причин, пожалуй, в том, что это месть природы — найди поди землянику.
Земляника напомнила еврейское кладбище, росла около него, но была зеленой, я вошел за ограду. На меня косились. Памятники, снабженные крещеными треугольниками, бедны и однообразны. В некоторых местах стоят ограды без могил. Могильщики-евреи говорят по-русски.
Надя моя привезла мне две рубахи. Рубахи на убой встречных. Когда-то (и сейчас иногда) хотелось “подзаработать и приодеться”, но всегда это желание глушилось тем, что заработать не выходило. Но нечего Бога гневить — не голый, не хуже других.
Привезла Надя себе такие босоножки, что даже колодникам было легче разнашивать новые колодки — жмут.
Хотя я к приезду делал уборку, но Надя еще тем же концом по тому же месту — и квартира озарилась. Началась сплошная еда, и пузо вновь выходит из пределов. И удержаться нет сил.
Но все, ребята, отболтался месяц. Дневник да письма — разве это литература? Кстати, письма опять запустил. Наверстаю. Пока не до них, пока до жены. Когда Наде дарят розы, то она не ставит их в хрусталь, а бросает в холодную ванну, и там они живут неделями. Мыться ходим к соседям. Зрелище в ванной японское. От радости любую глупость готов писать. Например, привезла Надя бальзам, его надо по каплям, а мы с Л. К. хлопали стопарями. Помогает.
24 августа. Две недели Финляндия. От вопроса туда: сколько водки? до вопроса оттуда: какие книги?
Ощущение двоякое: и ад, и рай. Вначале: штаны устанем подтягивать, пока догоним этот загнивающий капитализм. Потом: лучше и не догонять.
Все время можно вставлять припевом к воспоминаниям: какие дороги! Черная зеркальная лента. Машина идет 120–140. Живые лоси стоят на обочине. Чуть в сторону — ягоды. Малина, черника, много грибов. В перерыве семинара, за восемь минут, можно было есть черемуху, бруснику. Куропатки ходят, как курицы, тетерева даже не отлетают, зайцев, как кошек.