Яцек Вильчур - На небо сразу не попасть
На своём пути всем говорил, что ищу своё подразделение или что еду в полевой госпиталь на операцию. В случае необходимости мог показать голень левой ноги, место ранения, которое получил 28 октября 1943 года во время немецкой облавы на моё соединение Дивупра АК на Выкусе Свентокшиском. В историю соединения Дивупра АК Округа «Пихта» эта облава вошла как «Третья Облава».
Мою рану прооперировали и зашили в партизанском полевом госпитале. Шов был наложен примитивно, поэтому был виден грубый рубец.
Из Легницы добрался до Валбжиха, в котором было очень много людей в советской военной форме. Русские накормили меня в своей полевой кухне. Я легко установил контакт, так как владел украинским и русским языками. С осени 1939 до июня 1941 года посещал советскую школу во Львове, а украинский язык знал с детства.
Через город Еленя-Гура, в котором на обочинах улиц ещё лежали незахороненные тела погибших германских солдат, красноармейцев и гражданских жителей, добрался в Згожелец, где на домах, столбах ещё висело немецкое название Гёрлиц.
В мае 1945 года я был вынужден бежать из страны, поскольку слишком уж широкий размах приобрели розыски и аресты АКовцев в Войске Польском. Через советскую оккупационную зону Германии я перебрался на запад, в британскую зону.
Добравшись до границы оккупационных зон, я скинул с себя ботинки, которые не позволили бы мне плыть. Затем прыгнул в воду в форме и прежде, чем советская сторона в своей зоне смогла что-то сделать, я уже был на стороне разделённой тогда Германии, окружённой солдатами армии США.
Несколько часов длились переговоры, которые вели представители советской и американской армий о моей выдаче. Советская сторона добивалась моей немедленной выдачи представителям советских военных властей, но американцы отказали. О том, что происходит по данному вопросу, меня информировал американский солдат, немного знавший польский язык, — один из тех, кто вытащил меня на американском берегу. Предполагаю, что тот солдат был из польской семьи.
Через несколько часов переговоров и споров командующий на участке американский офицер при посредничестве переводчика, о котором упомянуто выше, порекомендовал мне как можно быстрее убегать на запад, в сторону британской оккупационной зоны.
Солдат-переводчик выдал мне несколько банок консервов, пачку сигарет и пакет с сухарями, после чего вывел меня к близлежащему шоссе. Там остановил армейский автомобиль, похоже, что это был студебеккер, поговорил с темнокожим водителем и сказал мне:
— Он едет в сторону англичан. Езжай с ним.
Через пару часов после этого уже находился в британской зоне оккупации.
На протяжении двух лет я пребывал в Германии и Великобритании, где познал обе стороны медали эмиграционной жизни. В марте 1947 года в Польше объявили амнистию для людей, остающихся в подполье, причём эта амнистия касалась и тех, кто после мая 1945 года бежал из страны и хотел бы вернуться. В консульстве ПНР в шотландском городе Глазго я заявил о желании вернуться. Тогдашний консул Станислав Телига заверил меня, что власти в стране держат обещания насчёт таких, как я, никто мне ничего плохого не сделает и я смогу бесплатно учиться. Добровольно возвращающимся была обещана неприкосновенность, а в качестве поощрения за возвращение — принятие без вступительного экзамена на выбранное направление обучения в вузе.
Я понимал, что, несмотря на декларацию властей, правящих в Польше, со мной и подобным мне, которые воспользуются амнистией и вернутся в страну, могли поступить по-всякому. Однако надеялся, что власти Польши не рискнут преследовать нас, возвращающихся добровольно.
Наконец, я хотел вернуться в Польшу ещё по одной причине. Не умел жить без Польши, какой бы она ни была. Считал тогда, в 1947 году, что не буду там сам по себе, буду один среди миллионов. Меня встретит то же самое, что встретит миллионы других похожих на меня людей из числа моего народа.
По моим соображениям получалось, что из моей семьи в живых уже никого нет: все были убиты немцами и украинскими националистами. Единственное, не было уверенности в судьбе моего среднего брата Юлиана, — он мог каким-то чудом выжить.
21 июня 1947 года я вернулся в Польшу на судне «Восточная принцесса» и, согласно указанию консула, явился в столичное управление безопасности на улице Кирилла и Мефодия. После 1949 года меня ещё дважды арестовывали, я сидел в нескольких местах в Варшаве. Закончил два высших учебных заведения, учился в Институте Востоковедения, получил докторскую степень на историческом факультете и в Академии Политических Наук, где закончил факультет журналистики и консульско-дипломатический факультет. Работал журналистом и, одновременно с этим, в Главной комиссии по расследованию гитлеровских преступлений в Польше.
В период Польской Народной Республики меня 11 раз выкидывали с работы: за Дивупр АК у Яна Пивныка-«Понурого» и за неправильное социальное происхождение. В последний раз был выгнан с работы с запретом на трудоустройство в области журналистики в декабре 1981 г., через неделю после введения военного положения, после моего выступления по телевидению (20 декабря), которое было признано МВД и ЦК ПОРП слабо скрываемым протестом против военного положения.
С середины 1985 до августа 1990 я работал — уже во второй раз — в Главной комиссии по расследованию гитлеровских преступлений в Польше. Выполнял обязанности главного специалиста и начальника факультета. Членства в этой комиссии меня лишил её тогдашний директор.
В настоящее работаю в двух варшавских вузах, в Collegium Varsoviense и в Высшей Школе Международных Отношений и Американистики, являюсь академическим преподавателем, членом трёх кресовых организаций.
После возвращения в Польшу в 1947 году ни я так и не нашёл следы кого-либо из членов моей семьи, ни кто-то из них не нашёл меня. Мученически погибли они от рук гитлеровских убийц и от рук коллаборационистов — украинской вспомогательной полиции.
Останки семьи лежат в массовых могилах на польских землях, как и останки нескольких миллионов людей польского, еврейского народов и людей других национальностей, которых гитлеровцы затащили из различных стран оккупированной Европы на большое европейское кладбище Второй мировой войны — в Польше.
Судьбы некоторых людей, упомянутых в книге
Мне неизвестно, как сложилась позднее судьба всех, о ком шла речь в книге, но судьбы некоторых из этих людей мне известны. Очень по-разному сложились истории людей, с которым я сталкивался тогда, во Львове и Стрые. Многие из них не дотянули до конца войны, погибли в самом Львове от рук немецкой либо украинской вспомогательной полиции, были вывезены для принудительных работ в Третий Рейх и там либо умерли, либо были застрелены охраной при попытке к бегству. Да, собственно, после освобождения союзническими армиями Запада уже не все и вернулись в Польшу — да и куда им было возвращаться? Львов и Восточные Кресы Польши оказались заняты и признаны советскими в силу решения крупных держав. Часть ребят из моего окружения, особенно те, кто постарше, за причастность к Армии Крайовой и прочим, ставящим своей целью независимость, подпольным организациям оказались арестованы НКВД, осуждены и либо казнены на основании уголовных приговоров судов, либо сосланы в лагеря на Дальний Север или Дальний Восток, откуда мало кто из них вернулся. Кто-то оказался вышвырнут из Львова, лишён домов, рабочих мест, жизненных достижений целых поколений и перевезён на западные польские земли.
