Руфь Рома - Повесть и рассказы
На Райкине еще был надет пиджак официанта, в котором звенели штопор и открывалка. Все сошло благополучно, и он расхрабрился.
— Давайте попробую. Ведь кое-чему я уже научился.
Во втором номере все было иначе. По комнате ходил высокий полный человек восточного типа. Когда вошел официант, человек остановился, удивленно и внимательно посмотрел на вошедшего черными гипнотическими глазами. Толстые брови его приподнялись, усы под круто загнутым носом зашевелились.
«Э-э-э, — подумал Райкин, с трудом сохраняя невозмутимый вид, — здесь будет труднее…» — и сразу оробел, но взял себя в руки.
— Вы меня вызывали? — спросил он, как Мефистофель у Фауста, и подошел к столу самой независимой походкой, на которую был способен в эту минуту.
— Вас? — переспросил клиент и сел за стол, не сводя изумленных глаз с бледного райкинского лица.
Между тем Райкин, все время чувствуя на себе пристальный взгляд, проделал те же пассы, что и в предыдущем номере: смахнул салфеткой со скатерти, хотя на столе и так было чисто, установил посредине поставец с солью, перцем и горчицей, взял с пола у батареи пустые бутылки из-под боржоми и одну из-под сухого вина.
Усатый неподвижно сидел за столом и провожал каждое движение официанта своими яркими медленными глазами.
— Что будете заказывать? — обмирая, спросил Аркадий, и ему показалось, что слова его застряли в глотке.
Человек молчал.
Райкин откашлялся и повторил свой вопрос, протягивая меню.
— Простите, дорогой, но вам никто не говорил, что вы поразительно похожи на…
— Да, говорили, говорили, как же. Меня здесь все так и называют.
Человек смотрел серьезно, недоверчиво и не давал бедному «официанту» ни секунды передышки.
— Но голос, голос! Это удивительно! Скажите, дорогой, а вы сами его видели? — спросил незнакомец, продолжая как бы ощупывать лицо Райкина цепким взглядом слегка прищуренных глаз.
— Нет, на сцене не видел никогда, — ответил Райкин и сказал сущую правду. — Нет никакой возможности, — добавил он и тоже не солгал.
— Обязательно посмотрите, обязательно!
— Постараюсь, — ответил Райкин и пошел к двери, чтобы скрыть неуместную улыбку: он все время чувствовал на себе сверлящий спину острый взгляд усатого клиента.
Потом он принес заказанный обед, и усатый снова завел свою волынку про сходство:
— Вы себе представить не можете, как вы на него похожи! И черные волосы, и седая прядь, и глаза, и выражение лица, и голос у него такой своеобразный, и у вас, понимаете, тоже…
Райкин заметил, что переминается с ноги на ногу, как в школе у доски, когда плохо выучен урок, — такое далекое воспоминание вдруг промелькнуло у него в голове.
Наконец клиент опустил глаза в тарелку и с выражением голодного нетерпения стал резать бифштекс.
Райкин понял, что победил, быстро повернулся, чтобы уйти, но голос за спиной остановил его.
— Дорогой, давайте рассчитаемся, а то я спешу. — Он рассчитался, щедро дал «на чай» и добавил: — Вот вам еще деньги на два билета, обязательно пойдите посмотрите, я вас уверяю, дорогой, просто со стула упадете, когда увидите.
— Спасибо, — ответил Райкин, — денег мне не надо. Я обещаю вам, что обязательно буду на первом же представлении.
И опять он был честен и сказал правду.
В коридоре Райкина ждали все официанты и оба писателя.
Молча отдал он пиджак с открывалкой, штопором и деньгами.
Только в номере у Масса и Червинского он смог произнести:
— Это была просто пытка.
На другой день вечером на спектакле, привычно распахнув занавес, Райкин быстро вышел на авансцену, начал говорить, но, как бы поперхнувшись, на секунду остановился, снова взял дыхание и продолжал свой монолог.
В первом ряду он сразу увидел знакомые усы и пристальные черные глаза. Его вчерашний клиент сидел, скрестив руки на груди, и смотрел на него, не мигая.
Весь спектакль Аркадий старался, чтобы взгляды их не встретились. Предупрежденные актеры прильнули к дырочкам и щелкам, следя за этой дуэлью.
На последнем поклоне Райкин не выдержал и, так же пристально глядя в глаза усатому, заговорщицки крепко ему подмигнул, отчего тот откинулся на спинку стула, открыл рот, вскочил, стал что-то быстро рассказывать своим соседям, и те, в свою очередь, уставились на Райкина.
А зрители так и не поняли, почему артист вдруг подмигнул и засмеялся.
Вот какой был странный случай.
1974
ТОГДА, В СОРОК ТРЕТЬЕМ
Из записок актрисы
Крым был сдан. Флот базировался в небольших портах Черноморского побережья Кавказа. Моряки смеялись редко.
Наш театр уже около месяца играл на кораблях, на базах подплава, на береговых батареях, в госпиталях и для 18-й армии, пришедшей через горы на помощь морякам. Это был передовой рубеж обороны Кавказа. В Новороссийске стояли немцы.
Тяжелая береговая батарея, где мы жили в подземных блиндажах вместе с моряками, находилась в поселке Фальшивый Геленджик, в двенадцати километрах от Новороссийска. Возвращаясь ночью в блиндаж, моряки снимали обувь, чтобы нас не будить. Мы поступали так же после дальних поздних концертов.
Много интересного можно рассказать об этом грозном времени. Я расскажу одну историю, похожую на выдумку, но это правда, это действительно было.
Однажды артиста Аркадия Райкина вызвал к себе адмирал Холостяков.
— У меня к вам есть просьба, — сказал он, — именно просьба, потому что приказать вам я не могу, вы не военный, а это, по существу, боевое задание, связанное с опасностью для жизни. Откажетесь — не упрекну, ваше право. Выполните — сделаете нужное дело. Будем вам благодарны.
— Я слушаю вас, товарищ адмирал, — сказал Райкин.
— Необходимо обслужить две батареи тяжелой артиллерии, расположенные под Новороссийском. Люди на батареях — герои. Отлучиться не имеют возможности. Приглашают вас в гости. Попробуйте их рассмешить. Ехать к ним придется ночью. Дорога простреливается. Людей с собой можно взять самых необходимых — человек пять, не больше.
— Поедем, товарищ адмирал, — сказал Райкин.
— Спасибо, — ответил адмирал.
Когда артисты узнали о задании адмирала, начался бунт. Все захотели ехать. В споре прошла половина ночи. Выехали на нашем желто-голубом автобусе в двенадцать часов дня, при ярком солнце.
Оба концерта прошли хорошо. Райкин был в ударе, и моряки хохотали вовсю. Потом в блиндаже зазвучал хриплый детский голосок — это была Рина Зеленая. После нее начали танцевать Мирзоянц и Резцов. Наш пианист, о котором речь будет ниже, играл на аккордеоне. Вдруг раздался противный вой, и глухой взрыв потряс воздух. Обстрел! Каждый раз, когда выл пролетающий снаряд, аккордеон, растянутый судорожным движением, испускал резкий, истерический вопль. Никто не обвинял музыканта. У всех были напряженные лица и сосредоточенные глаза. А танцоры продолжали плясать с застывшими улыбками, сами подпевая себе негромкими прерывистыми голосами. Когда танец кончился, командир сказал:
