Тамара Сверчкова - Скальпель и автомат
В мае 1943 года госпиталь отправил большую часть раненых в свои части, остальных передали в соседние. Свернулись. Марш пешком по разбитым дорогам в пункт Пологи Донецкой области. Мы привыкли к частым перемещениям, быстрым развертываниям, к работе и свертыванию для броска вперед. От нас требуется готовность жить по-фронтовому. Без удобств. Осторожность и осмотрительность. Фашисты все минировали, и только «Проверено! Мин нет!» открывало путь. Проработали три недели. В конце мая за наступающими войсками — в село Михайловку Запорожской области. Раненых до двух тысяч, работаем слаженно — радуют сводки: фашистов отбросили за Днепр.
Ожила самодеятельность. Госпиталь пополнился. К нам направлены врач Шур, тихий спокойный человек, сестры Вера Адоньева, Паша, Алеша. Раненых очень много. Работа! Работа! А у нас, в Нижних Деревеньках, сегодня, 5 мая, рано на рассвете, вдруг загудела земля. Бой! И первых 25 раненых приняли на перевязку. Начальник госпиталя майор Шафран В.С. назначил меня старшей сестрой госпитального отделения. Санитар ведет раненого и говорит: «Корсакова, в твое отделение. Будут самые тяжелые. Приготовься!» Пошел поток раненых. А я сегодня и дежурная.
Вдруг из церкви, сверху выстрелы, а земля вокруг меня вздыбилась цветочками. Сережа Анненков, раненый мальчишка, увидал и сказал старшине: «В погоню, прочесать все вокруг!» Выдал автомат, и они побежали. А мне некогда, жива, и ладно. Промелькнули у церкви санитары, Анненков с автоматами. Ищут. А кого?
Раненые прибывают. Рассказывают боевые эпизоды и казусы. Смешливые, легко переносят перевязки, пересказывают сводки Информбюро. Ночью машин меньше. Но перевязочные и операционная работают без остановок. Рассвело. Подъехала еще машина. Легкораненые слезли с помощью санитара и пошли к санобработке, к перевязочным. Двух тяжелораненых понесли на носилках. Смотрю, на машине остался один раненый. Лежит, а второй слезает с машины, чумазенький красноармеец, совсем молодой. Он глядит в машину, держась за открытый борт: «Сестрица! Он того… А ведь вроде герой… Раненый, не ушел из окопа, кровью плевал, не хотел от части отстать… А сейчас вот… Помоги ему, он недавно шевелился… Прощай, Коля комсомолец…» Пошмыгав носом, нагнув голову, пошел к перевязочной, прихрамывая на правую ногу. Больно ушибив колено, влезла в машину, стараясь определить, что с раненым. Пульс еле прощупывается, а дыхания незаметно, бледен, худ, раны не видно. Санитары с носилками еще не вернулись. Спрыгнула с машины. Надо бы за доктором скорее. Она занята в перевязочной, но если есть необходимость, вызываем к машинам. Вот и сейчас я в затруднении: куда направить этого раненого? Цепкая рука шофера схватила меня за белый халат и остановила, а хриплый бас гудел: «Обратно не возим! Снимай с машины: кого нагрузили, такого и привезли. Забирай, что бежишь, как от ладана?» Видя, что я стою, шофер схватил, как перышко, бездыханного щуплого раненого: «На! На! Держи его! Меня с боеприпасами на передовой ждут!» И сует мне его на руки. Обхватила его руками. Но разве удержишь? И вместе с ним растянулась на траве. Хохотнул довольный басок или это мне показалось за ревом машины, которая рванулась и скрылась в дорожной пыли… Одернув халат, заправив под косынку вылезшие волосы, бегом направилась за доктором Лерман. Она внимательно и долго обследовала раненого. «Таисия Самуиловна! Ну, как он?» «Ты же видишь… Но если срочно сделать операцию, надежда есть!»
Подошли санитары, уложили его на носилки. В операционной очередь. Старший лейтенант Винокурова Циля Исааковна оперирует еще не нагноившиеся раны. Их еще несколько, а о Коле-комсомольце и слышать не хотят. Пришла Таисия Самуиловна и быстро все уладила. Сердце его еще трепетало, когда Лерман приказала занести раненого. Помогаю быстро положить на операционный стол. Врачи в белых масках наклонились над ним. Как только сдавленный гной почувствовал слабину на разрезе от скальпеля, с огромной силой вырвался, забрызгал потолок, из-за чего получился разлад между мной и Тосей Степаненко, старшей операционной сестрой. Отверстие в груди раненого заткнули, вывели и пришили к коже дренаж (резиновую трубочку сантиметров 20) и привязали к нему бутылочку. Так начал жить Николай Петрович Щербина — боец 194-го пехотного полка 162-й стрелковой дивизии, родом из Магнитогорска, на радость всем. Колю поместили в отдельную палатку под цветущей яблоней. Слабый, дышал он неровно и был в забытьи. Глаза закатились, постоянно полуоткрыты, пульс то еле прощупывается, то прыгает. Капитан Лерман часто заходит в палатку, проверяя послеоперационного, дает назначения. Назначения строго по часам, хороший уход, сердце молодое, здоровое — может, справится. Надо вывести его из забытья, заставить верить в жизнь, сопротивляться, кушать, а иначе… Доктор уходит. Все сделаем, все! Так началась погоня за жизнью. Уколы каждые два часа и днем и ночью: в вены, в руки и ноги. Ловим мух надоедливых, слушаем клокотание в легких. Перевязываем на месте: носить на перевязку невозможно, очень слаб. А раненых полно.
Дни летят. И вот Коля вздрогнул от укола. Ура! Значит, оживает?
Вот он уже разговаривает, просит пить, только кушать отказывается. Повар ворчит, но готовит вкусные бульоны. А раненые все прибывают, работы много, персонал не отдыхает, недосыпает. И все же мне иногда удается сходить в льговский питомник, принести раненым клубники, малины. Правда, денег мало. Коле лучше, его нужно кормить, нужны витамины. Гной отходит от легкого в большом количестве, истощает организм. Капает с каждым вдохом и выдохом в привязанную бутылочку. Вот и цвет становится прозрачный розовый, только запах разложения ничем не перебьешь. Дверь палатки открывать нельзя, мухи со всей территории летят в гости к Коле. Вот он открыл глаза, просит пить. Вместо морса даю бульон. Сделав несколько глотков, упрямо закрывает рот — не хочу. «Ты должен есть! Смотри, тебе лучше стало. Дома ждут тебя. Здесь долго быть нельзя, тебе нужно скорее домой, на молоке, на чистом воздухе поправишься быстро!»
— Не хочу!
— Ах, так! Ты хочешь умереть? Так и скажи. Я не приду больше сюда, а пойду в другие палаты к раненым. Они все молодцы, сами кушают и добавку просят. Слушаются и уважают меня!
— И я уважаю.
— Уважаешь? Выпей бульон! Докажи!
Утомленный разговором, выпив весь бульон, Коля жалобно смотрит на меня.
— Что еще, Коля?
— Сестрица! Я не умру? Буду жить? Скажи правду?
— Жить? Конечно, будешь жить! Будешь!
Смеюсь, и звонко целую его во впалую щеку. Коля закрывает глаза, откинувшись на подушки и через несколько минут уже храпит. Мухи лезут под марлю, которой он накрыт, залезают в нос и в рот. Из легких идет гнойный запах. Мух ничем не отгонишь. Только ловить и бить, а они летят и летят. Находят щелки в палатке и проникают отовсюду. А тяжелых раненых много, надо везде успеть.
