Фаина Сонкина - Юрий Лотман в моей жизни. Воспоминания, дневники, письма
В марте 71 года в Театре на Таганке оказался выходной день, и Юра до ночи просидел у Любимова, обсуждая будущий сценарий о Пушкине. Придумал Любимову, если он примет, такую сцену: в Москве, после Михайловской ссылки, когда Пушкин все рассказывает Николаю I, за стол садятся пять повешенных декабристов, и Пушкин повторяет для них то, что рассказал Николаю. Только после этого читаются стихи «В надежде славы и добра…» (1971 г.).
* * *Вчера гнусная статья в «Н. мире» Тимофеева[133] вывела меня из колеи не меньше, чем смерть космонавтов[134]. Старый Тимофеев, видимо, не может простить молодому Лотману теоретических изысканий. Утверждая, что первая книжка Юры так многое обещала, а вторая ничего из обещанного не выполнила, он иллюстрирует теоретическую несостоятельность структурализма критическим его воплощением (конечно, никуда не годным!) в работах Зары о Блоке. Может быть, Юре на все это плевать, но я не могу, мне больно, меня не утешают ни мартирологи великих в России, ни его якобы спокойное отношение к перспективе писать «в стол». Господи! Сделай так, чтобы он был великим при жизни – ведь он не тщеславен, пусть будет исключением, сделай его счастливым (1 июля 71 года).
* * *Одна лингвистка из института иностранных языков дала Ю. прочитать свои рассказы, написанные хорошо, искренно. 1. Первая брачная ночь. 2. Роды. 3. Аборт. Он все приговаривал: «Как мне вас, женщин, жалко! Неужели это все правда?» Еще раз повторял, что написано очень правдиво и потому хорошо (71 г.).
* * *«У кошек бывает три языка. Один – самый развитой – примерно 10 “слов” для общения с кошками же. Другой – менее развитой и по совершенно другой системе, – там всего четыре “слова”, есть и угрожающие – для общения с собаками. И третий, типа сюсюкающих наших “агу-агу” с маленькими детьми, – для разговоров с людьми, которых кошки презирают и удостаивают как низших вот только такого общения» (71 г.).
* * *Юра как-то летом на хуторе помог Алеше построить по всем правилам блиндаж, он очень увлекся, и тогда папа сказал: «Я боюсь, что ты станешь милитаристом». – «А кто это?» – «А это человек, который любит войну». Малыш обиделся, долго молчал и только к вечеру, глядя исподлобья, произнес: «Почему ты думаешь, что я глупее, чем есть?» (71 г.).
* * *Особенно сложен Гриша, он и приносит много огорчений. (…) На вопрос о детях Юра непременно отвечает: «Пьют кровь» (71 г.).
* * *По-моему, это было в мае 1970. Мы гуляли в Сокольниках. (…) Юра плохо себя чувствовал, болело сердце, и недалеко от Детского городка мы посидели немножко. Он очень устал. Но никогда не знаешь, как с ним себя вести. Если слишком заботиться о его самочувствии, все время остроты типа: «Пока еще дышу», «Ты что – табельщица?» и т. п. Иногда я просто не понимаю, до какой степени – и хожу, молчу, а он – Господи! – еле дышит. А раньше мне казалось, что он, который так любит быстро ходить, из-за меня бредет… Вот ведь… (3 декабря 1971 г.)
* * *…Пошли с ним погулять на Верхнюю Красносельскую… Был мрачен, голову опустил, молчал. Я взяла его под руку, привела его в небольшой садик посидеть, ни о чем не спрашиваю. Он мне: «Ты не обижаешься на меня?» – «Ну что ты, Юрочка, я – обижаюсь?» Знаю, что придет в себя, если захочет, расскажет (1971 г.).
* * *Скучает ли он по Ленинграду? Ю. ответил, что они «поссорились», что город для него как что-то бесконечно дорогое и больное, о чем не разрешаешь себе думать (71 г.).
* * *Мы вчера говорили о смерти. Он в этот раз, как всегда с улыбкой: «А знаешь, не хочется подыхать. Я понял, что могу кое-что сделать еще и знаю что» (2 июня 71 г.).
* * *О моих дневниках: «Ну зачем ты это пишешь? Не нужно». Говорю ему: «Я Марине хочу оставить. Ей тоже твои слова нужны». Юра в ответ: «Мы с тобой дышим одним воздухом, и никто не знает меня так, как ты, это – правда. Но только, ради бога, не перебарщивай. Не надо панегириков, у меня столько недостатков. Я обыкновенный человек». А я: «Ты же знаешь, когда ты уезжаешь, у меня свет гаснет. А так я перечитаю твои слова и утешусь». А Юра: «Ну ладно, только не пиши обо мне, как об апостоле» (1972 г.).
* * *«Мне бы еще лет 10 прожить! Очень разбрасываюсь. Надо сесть в Москве и серьезно подумать, чем заниматься в ближайшие два года. Я на каком-то переломе, на пороге большой работы» (июнь 72 г.).
* * *«Если я умру, думай, что я умер от счастья любить тебя. Привык душою к тебе» (1973 г.).
* * *Рассказ об отце, который был очень верным мужем, но любил одну даму – детского врача их семьи. Долго не виделись. Отец умер в блокаду 43-го. И в час его смерти – а это был страшный, непроходимый, блокадный город, и жили они на углу Герцена и Мойки, а женщина эта на Загородном проспекте – женщина интуитивно почувствовала и пришла к отцу, через весь город, чтобы проститься (74 г.).
* * *До войны Ю. был в семинаре М.К. Азадовского, а когда вернулся, еще в гимнастерке, М.К. его обнял. Стоявший рядом Пропп сказал: «Это, кажется, брат Лидии Лотман?» А потом поправился и добавил: «Нет, он сам Лотман». Юра слова Проппа помнит с гордостью (1 февраля 1975).
* * *«Хорошо работается. Все видно, как через увеличительное стекло». Задумана «сквозная» книжка о русской культуре, работа лет на восемь. «Не публиковать при жизни, а то скажут: умер, и все уже отдал» (июнь 75 г.).
* * *На войне его называли «маленький ишачок», потому что не мог бегать, а взвалить на себя и нести мог сколько угодно много. Рассказывал, как его ночью 43 года «в плен брали» и как чуть не поставили к стенке за кражу пистолета. Поразительно сколько всяких подробностей о людях, местах, настроении он помнит (75 г.).
* * *«Не бойся слов! Вот я умру, а ты должна жить, и грустить не надо» (1975 г.).
* * *Ю. прочитал воспоминания Нат. Ильиной о Чуковском. Сказал, что там все правильно, но она рисует его со взгляда очень мелкого человека, а о Чуковском так нельзя. Сам он встречался с Чуковским. Тот не одобрял его структуральных писаний, а нравилось Чуковскому очень, как пишет Зара Минц (язык ее работ) (76 г.).
* * *С большим принуждением, нехотя говорил о том, что живет не так, как надо, что не хватает смелости. Никто не чувствует, как он нерешителен. Только он сам знает. Свою эту несмелость постоянно скрывает. Но несмел во всем стиле жизни, в поступках (июль 76 г.).
* * *Опять был разговор о грустном. Оказывается, вот каким образом значит: «тебе сообщат». Он собирается составить список тех, кого надо оповестить в случае его неожиданной смерти. «На похороны не успеешь, а так приедь, поплачь, станет легче, а потом не грусти…» Сегодня сказал, что так не хотел бы лежать на кладбище, а вот где-нибудь над обрывом… а я спросила – куда же будут дети приходить? Он ответил, что вот он не ходит, и они не будут. Веселый сюжет… (24 августа 77 года).
