Глеб Сташков - Записки купчинского гопника
– Колчак бы не выжрал, – согласился Леха. – А вот Беллинсгаузен с Лазаревым могли бы.
– Почему?
– Не доверяю я этим беллинсгаузенам.
– Леха, – говорю, – Шульгин про евреев писал, а не про немцев.
– А черт их разберет, кто из них кто.
Да, кстати. Какую бы книжку Леха ни читал, в нем все-таки оставался стержень. И этим стержнем был пламенный и неугасаемый антисемитизм. Впрочем, на истфаке антисемитизмом никого было не удивить.
Наш декан – знаменитый ученый Игорь Яковлевич Фроянов – шутить не любил. На лекциях он пошутил всего один раз.
– Согласно летописи, – сказал Игорь Яковлевич, – в 1113 году кыяне пошли на жиды.
Он недобро усмехнулся и добавил:
– Видно, сильно они их достали.
А нас достало сидеть за столом и плевать в потолок. Леха сбегал в буфет за пирожками, но пирожки скуку не развеяли.
Я спросил, остались ли деньги.
– А что?
– Беги за пивом.
– А если меня опять поймают?
– Ты же артиллерист.
– И что?
– А то, – назидательно сказал я, – что снаряд не падает дважды в одну воронку.
Леха побежал. Вы, конечно, предвкушаете, как снаряд угодил прямиком в ту же воронку.
Хотелось бы побаловать вас замысловатым сюжетом. Увы, я рассказываю правду, одну правду и только правду. Снаряд пролетел мимо, а Леха благополучно дотащил пакет с пивом до стола и спрятал в тумбочку для секретной корреспонденции.
Правда, когда я, запрокинув голову, вливал в себя пиво, к нам подкрался майор Брагин. Тот самый, что на КПП в вертушке запутался.
Стоит и смотрит. А у самого слюнки текут. Не знает, скандал устроить или пива попросить.
Помялся, помялся и спрашивает:
– А почем в буфете пирожки?
– Они всегда в одну цену, – ответил Леха недовольным голосом заправской буфетчицы.
– Да? – пригорюнился майор и ушел. Так и не решил, что ему делать.
За пивком время пробежало быстро. И даже пол помылся на удивление легко.
Капитан второго ранга смотрел на нас подозрительно. Присматривался. Принюхивался. Но, видимо, частое употребление спиртных напитков отбило ему нюх.
– По-моему, вы уже выпили?
– Никак нет.
– А по-моему, выпили.
– Обижаете, товарищ капитан второго ранга.
Старый морской волк смирился с неизбежным и отдал наш пакет. Как и обещал – без одной банки. Недаром я всегда любил море. Недаром чувствовал, что моряки, с виду суровые, в душе честные и прямые люди, с которыми не страшно пойти в разведку, если, конечно, в море ходят в разведку.
– До свидания, товарищ капитан второго ранга, – сказал я.
– Семь футов под килем, – попрощался Леха.
– И все-таки вы выпили, – вздохнул моряк, но доказывать свой тезис не стал. Просто махнул рукой. Его самого, наверное, не похвалили бы, что у него дневальные средь бела дня накачались.
Итак, времени – вагон, пива – мешок. Нужно куда-нибудь податься. Не на улице же пиво пить.
Решили податься в «Бомонд». «Бомонд» – это истфаковский чердак. А истфак, если кто не знает, находится в одном здании с военной кафедрой. На Менделеевской – для иногородних поясняю – линии. Так что далеко идти не пришлось.
В «Бомонде» собирались самые отъявленные прогульщики и дегенераты. Обычно там курили дурь. Но у нас дури не было, только пиво.
Ничего не поделаешь, сидим, попиваем пивко. И разговоры, знаете ли, ведем такие интеллектуальные. С претензией.
Леха рассказал, как наш приятель Романченко сдавал экзамен по истории России. Попался ему вопрос «Культура и наука в XVII в.». Про культуру он кое-как чего-то наплел, а про науку ничего не знает. Пыжился, пыжился и говорит:
– Там один мужик крылья сделал.
– И что? – спрашивает его старший преподаватель Петров.
Приятель молчит. Не помнит, что там дальше в Иване Васильевиче, который меняет профессию.
– Вы уж продолжайте, – говорит Петров. – Мы, мол, его на бочку с порохом посадили, пущай полетает.
И пересдавал потом наш приятель этот экзамен бессчетное количество раз. Чуть из университета не вылетел. Потому что фильмов насмотрелся, а сути не понял. У него вопрос про науку в XVII веке, а Иван Васильевич жил в XVI.
Леха радовался, что наш приятель Романченко так облажался. Леха его не любил. Потому что Романченко был наполовину еврей, а на другую половину – гомосексуалист. Гомосек, как выражался Леха.
Я – в свою очередь – рассказал, как девушка Наташа сдавала экзамен по внешней политике России.
Попался Наташе вопрос «Россия в Первой мировой войне». Сидит Наташа и ровным счетом ничего не знает.
А академик Ананьич, который экзамен принимает, нервничает. Он же академик, у него дел невпроворот. Я не знаю, какие у академиков дела, но должны же быть.
Не хочется академику Ананьичу Наташу валить. Она, конечно, девушка симпатичная и встретиться с ней еще разок приятно. Но времени нет. Да и лень академику устраивать пересдачи. Он, академик, может, какое открытие делает, а тут к нему Наташа пересдавать припрется.
– Наталья, – говорит академик, – Романовна. Ну скажите мне хоть что-нибудь.
Наташа молчит.
– Скажите мне, – говорит академик, – какие страны входили в Антанту.
Наташа молчит.
– Это же очень просто.
– Англия, – неуверенно произносит Наташа.
– Правильно, – кричит академик и от счастья чуть в ладоши не хлопает. – А еще?
– Франция, – чуть осмелев, произносит Наташа.
Академик совсем развеселился. Процесс-то пошел. Глядишь, и без пересдачи обойдется.
– А еще кто? – спрашивает академик. – Смелее, смелее. Вы же неплохо подготовились.
Академик ошибался. Наташа просто называла страны, которые она знала. И поэтому на вопрос: «А еще кто?» – последовал ответ:
– Германия.
– Тьфу ты, – расстроился академик. – Ну какая Германия? С кем же тогда Антанта воевала?
Этот вопрос Наташу почему-то не смутил. И она уверенно ответила:
– С Советской Россией.
Академик почесал репу и поставил трояк.
Мы обсуждали, что хорошо бы завязать с Наташкой сердечное согласие – иначе говоря, чпокнуть ее во славу Антанты, – как вдруг услышали шум. Внизу, у входа на истфак.
Оказывается, в этот день Петербургский университет посещала английская королева. Вроде бы даже выступала. Но не на истфаке. На истфаке в мое время выступали митрополит Ленинградский и Ладожский Иоанн, а также Жириновский с Лукьяновым. Лукьянов – это такой председатель Верховного совета был. Он еще стихи сочинял.
Замдекана нас на встречу с этим поэтом-председателем насильно загнал. Боялся, что народу мало будет. Куда там! Из всех щелей старые пердуны повылезали. Приковыляли – кто с палкой, кто на костылях.
Их, видимо, еще при Хрущеве с истфака выперли, так они притащились реванш брать.
