Александр Бенкендорф - Записки
Действия и поведение Марклая выше всяких похвал.
Я мог бы опасаться за исход амстердамского восстания, если бы силы французов в Голландии были значительны, но вот их положение:
В Наардене без малого тысяча человек и пушки; хотя они, спустив шлюзы, отрезали меня от всякого наземного сообщения с Амстердамом, но ничего не осмелятся предпринять против этого города с его двумястами тысячами жителей, которые готовы обороняться до последнего.
В Утрехте около четырех тысяч человек.
В Горкуме десять тысяч. В Амерсфорте не более тысячи.
В Арнеме от двух до трех тысяч далеко не отличных войск, состоящих из иностранцев, таможенных частей и недавно призванных солдат.
Роттердам, Лейден, Хаарлем и другие города по примеру Амстердама подняли знамя восстания.
Нарышкин с двумя казачьими полками и двумя пушками стоит под Амерсфортом и рассылает свои нартии к Наардену.
Князь Гагарин с двумя казачьими полками находится перед Девентером на левом берегу Исселя; полк Чеченского есть связующее звено между ним и Нарышкиным. Сталь остановился перед Девентером на правом берегу Исселя и сносится с Гагариным через Вике, где по моему приказанию был сооружен понтонный мост.
В Девентере две тысячи человек гарнизона и восемьдесят орудий. Я пробовал было атаковать город ночью, врасплох, что, конечно, не имело успеха, но этим я стремился лишь воодушевить горожан и подвигнуть их к восстанию против гарнизона. Когда это не удалось, мне уже нечего было делать возле хорошо укрепленного и с обеих сторон окруженного водой города. К тому же в окрестностях Девентера не имелось ни малейшей возможности изыскать провиант, и потому я отправился сюда, желая приготовиться к исполнению своего плана передвигаться по воде, о коем я тебе рассказывал в последнем письме, или, в случае отказа, по крайней мере удерживать переправу через Иссель и как следует поддержать маневры генерала Оппена, который выступил из Дерсбурга и должен был направиться через Арнем к Утрехту.
Сегодня утром я получил письмо от генерала Бюлова, который извещает меня, что завтра, 17 (29) числа, он будет в Дерсбурге со всеми своими силами, что, как я надеюсь, подвигнет генерала Оппена не останавливаться перед Арнемом, а идти прямо в Утрехт и оттуда в Амстердам. Все небольшие гарнизоны сдадутся и не осмелятся даже носа показать из своих крепостей. Итак, полагаю, что Голландия спасена и Марклай оказался провозвестником ее освобождения.
Я стал большим барином, любезный друг, и теперь диктую письма, как ты. Нахожу сие весьма удобным, ибо одновременно с этим занятием могу потягивать вино и прогуливаться. Если встретишь в этом письме орфографические ошибки, не приписывай их мне. Непременно пришлю тебе издаваемую в Цволле газету, где объявлено о прибытии сюда ее светлости княгини Нарышкиной, но пока у меня только один экземпляр, коим я очень дорожу.
Впрочем, не пугайся. Лев не женился; помянутая княгиня - дама, которую ты видел у меня в Касселе; твой вестовой захватил ее на следующий день.
А. Бенкендорф. Цволль,
сего 16 (28) ноября Не спускай глаз со шлюзов{166}.
15 (61)
Бреда, 1 (13) декабря 1813.
Любезный, любезнейший друг, диктую это письмо, лежа в постели; вокруг меня крепостные стены Бреды, огромные рвы с водой, куртины, демилюны, равелины. Теперь-то мне можно раздеться, и рядом нет Резчикова, который осмелился бы помешать моему отдыху.
Донские казаки еще вчера вечером были у ворот крепости, а сейчас неутомимые посланцы наших степей стоят на парапетах Бреды.
Я нахожусь здесь со всем моим отрядом. Лорсэ, командир дивизии и комендант Гертруденберга, был так добр, что объявил о капитуляции этого города в то мгновение, когда подходила пехота, что проложило нам по-королевски широкую дорогу. На левом берегу устья Горкум, Хейсден, Лёвенштейн и Хертогенбос, и далее Гертруденберг, Бреда, Берг-оп-Зоом и Виллемштадт - казалось, все эти крепости, остававшиеся в руках неприятеля, да еще в столь тесной и разделенной на мелкие части стране, как Голландия, закрывали нам дорогу в Брабант. Генерал Бюлов и слышать не хотел о переправе через устье, однако я почтительнейше заметил ему, что правилам тактики следует иногда предпочесть гибкость, что мы должны согласовывать свои действия лишь в целом и для того только, чтобы усугубить беспорядок, нарастающий на границах Франции; наконец, что две тысячи человек, действуя энергически сейчас, сделают больше, нежели целые армии в несколько месяцев.
Впрочем, мне нечего жаловаться на Бюлова; он ко мне чрезвычайно добр и даже только что разместил свои части так, чтобы охранять мои отряды во время перехода через Хардингсвельд и не терять со мной связи.
Если бы у меня было чуть больше пехоты, я тотчас отправился бы к Антверпену, а покамест постараюсь отойти от Берг-оп-Зоома и таким образом развернуть свою небольшую операцию. Я отослал сильный отряд к Хертогенбосу, но из пяти казачьих полков у меня, увы, осталось менее половины.
Пока не хотят отзывать ни Гагарина, который с двумя полками осадил Наарден, ни Марклая, под чьим началом двести пятьдесят человек дерутся в Северной Голландии с адмиралом Вернхелем.
Не смешно ли? Бюлов стоит в Утрехте, а у англичан в Аейдене и Гааге пятитысячное войско, да и у голландцев должно уже быть десять тысяч под ружьем.
Посылаю тебе, любезный, некоторые бумаги, захваченные там и сям; они кажутся мне интересными и представят тебе картину беспорядка и ужаса, охватившего провинции великой империи{167}. Еще у меня припасено несколько превосходных карт, но они пока остаются при мне - отдам их тебе в собственные руки.
Мне весьма хочется, мой добрый друг, чтобы сия минута настала поскорее; я скучаю без тебя, и у меня почти нет возможности совершать глупости и не получать твоего одобрения, которое мне дороже всего.
Если ты жалеешь о Павлоградском полку, любезный друг, то я не менее живо скорблю о моем храбром и превосходном Апушкине{168}. Г-н Сухозанет совершенное ничтожество, я беспрестанно выказываю ему свое недовольство не устаю повторять, что его общество понемногу делается сноснее. С каждым днем я все более доволен Жеваховым; повышение в чине еще более сделало ему пользы, и трудно пожелать кого-то лучше него. Напротив, получив генеральство, Книппер стал глупее и скучнее прежнего и даже принялся пьянствовать. Патон - несносный путаник, он душит меня рапортами, которых я не слушаю; на каждое мое замечание он отвечает на четырех страницах, и это впрямь дает ему такое весомое превосходство надо мной, что я нашел удачный способ избавиться от этих двух генералов.
Я оставил в Роттердаме свою коляску и отдал наистрожайший приказ о том, чтобы, уходя оттуда, отряд ни в коем случае не брал ее с собой. Поверишь ли: оба моих генерала{169} предпочли не расставаться с колесами!
