Григорий Ревзин - Риэго
Гулкий выстрел прокатился в горах многократным эхом.
— К оружию! — кричит Риэго. — Стреляют с нижнего дозора!
Герильеры со всех сторон бросаются к повозкам. Слышна беспорядочная стрельба.
Не прошло и минуты, как в лагерь с ружьями наперевес ворвались французские гренадеры.
«Застали врасплох! — мелькает в голове Рафаэля. — Боже, сколько их!..» Он успевает отыскать пистолет и шпагу.
— За мною, спиной к скале! — командует он. — Сюда, Галан!
— Да здравствует император!
Французы атакуют повозки, за которыми заняла позицию большая часть герильеров.
Завязывается неравный бой. Многие не смогли добраться до ружей. Они отбиваются лопатами, ломами — всем, что ни подвернулось под руку.
В тени скалы рядом с Риэго его друг. Лишь мгновение стоят они впереди горсти бойцов — один со шпагой, другой с пистолетом. Их еще не заметили. Но ждать больше нельзя, надо выручать тех, что у повозок.
— Вперед, во имя Испании!
Риэго устремляется в гущу схватки. Нападающие не ожидали удара с тыла. Они подаются назад, оборачиваются. Видят десяток противников и набрасываются на них.
Медленно отступает Риэго со своими людьми обратно к скале. Французы стреляют почти в упор. Вот упала, вскинув руками, Лола. Еще трое осталось на пути отступления.
«Неужели конец?» Рафаэль быстро оглядывает своих. «Четверо…» Он видит, как оседает вниз Галан.
— Педро, друг!
Пытается поддержать Галана, наклоняется к нему. Оглушенный ударом приклада, валится с ног. У виска дуло вражьего пистолета. Рафаэль закрывает глаза. «И я с тобой, Педрито…»
— Стой! Этого офицера — в штаб! — кричит кто-то над ним по-французски[20].
IV
ПЛЕН
Дон Рафаэль, послушайтесь совета соотечественника, оставьте ваше упрямое «нет»! Вы успели восстановить против себя всех офицеров лионского лагеря. Что толку в вашем упорстве, когда из пленных уже сформирован испанский легион?
С удивлением смотрит Риэго на новое начальство. Впервые с ним говорят на его родном языке.
Испанец в форме французского офицера протягивает Рафаэлю номер официального «Монитера» и показывает обведенное красным место:
— Смотрите, сам бывший король, имя которого написано на знаменах ваших бунтовщиков, просит императора оказать его брату дону Карлосу честь, от которой вы так неразумно уклоняетесь.
Риэго берет, почти вырывает у него из рук газету.
— Вас, может быть, затрудняет французский текст?
— Не настолько, чтобы не разобраться.
Читая медленно, по слогам, Рафаэль вникает в смысл опубликованного в газете письма. В подобострастных выражениях Фердинанд просит Наполеона предоставить дону Карлосу командование одной из дивизий великой армии, сосредоточенной в Польше против России.
Комендант этапа отводит глаза от посеревшего лица офицера. Надо поскорей покончить с этим…
— Сеньор Риэго, три месяца вы терпите немалые лишения. Но что тут поделаешь? Франция напряжена в последнем усилии, и ее великодушие в отношении вас может выразиться только в забвении прошлого и предложении боевого содружества.
Риэго не слушает. Он нервно теребит жесткую, всклокоченную бороду, трет шершавой ладонью воспаленные глаза.
Это удар в спину… Вся непомерная низость Фердинанда на мгновение встает перед его внутренним взором.
Далекая, утраченная родина, терзаемая полчищами Наполеона… Бойцы, истекающие кровью во имя верности «Желанному»… А здесь «Желанный» просит чести водить эти полчища!
Но это только минутное прозрение: правда слишком горька и жестока, чтобы принять ее. «Не может этого быть! Они составляют подложные документы, чтобы поколебать испанскую верность…»
А тюремщик вкрадчиво продолжает:
— Мы знаем, дон Рафаэль, о ваших военных талантах. Вас ждет лучший батальон легиона.
Если бы возмущение и гнев имели материальную силу, они испепелили бы этого презренного перебежчика, Рафаэль вкладывает весь жар своего сердца в слова, которые он бросает в лицо офранцуженному:
— Нет, нет и нет! Вы слышите: нет!
* * *О Риэго забыли.
Немногие пленные, не пожелавшие вступить в ряды французской армии, оказались предоставленными самим себе. Им не досаждали строгостями. Требовалось только присутствие на утренней перекличке и ночевка в казарме.
Пленные добывали себе пропитание кто как мог. Герильеры из крестьян вырезывали свирельки и на перекрестках улиц протягивали их прохожим. Кто половчее, накладывал руку на чужое добро. Несколько горячих голов затеяли побег, но их поймали и подвергли жестокой порке.
Риэго с трудом оторвался от одолевавшей его мысли о побеге. Взяло верх благоразумие: граница далеко, по-французски говорит он плохо — никаких шансов на успех.
Просить милостыню или воровать он не мог. Он стал предлагать на рынках хозяйкам донести до дому корзины со снедью. Но лионские матроны шарахались от оборванного бродяги с заросшим лохматей шерстью лицом. Его выталкивали с барж, пришвартованных к набережным Роны: «Обойдемся своими оборванцами!»
Однажды он взялся вычистить выгребную яму. Румяный домовладелец с золотыми брелоками на круглом животе пообещал целый франк. Рафаэль выполнил работу, но в награду получил здоровенного пинка в спину: по характерной, отягченной на испанский лад речи почтенный буржуа узнал в нем военнопленного. Риэго пробовал настоять на уплате, но француз раскричался, стал грозить полицией.
Риэго жестоко голодал и еле волочил ноги.
В дождливый осенний день стоял он, прислонившись к фабричной стене, охваченный непреодолимой слабостью. За двое суток он проглотил лишь несколько ложек капустного навара, которым его угостил под городским мостом сердобольный бродяга.
Тяжелая рука опустилась на плечо Рафаэля, чуть не повалила его наземь.
— А, гидальго, дон Дуэро-Кабаллеро-Артиллеро, работы ищешь? Пойдем, пойдем! Больно ты отощал, братец, но работа у меня не тяжелая. Я сегодня же сделаю из тебя блузника. Только сбрось с себя это подобие мундира, а то мне все будет казаться, что это ты всадил мне пулю вот сюда!
Фабричный мастер весело хлопнул себя по ляжке.
— Видишь, хромаю… От одного взгляда на твои испанские лохмотья могу взбеситься, как подколотый бык на мадридской арене.
Пока дошли до ворот, словоохотливый лионец успел рассказать Рафаэлю историю своего похода за Пиренеи, присовокупив собственные политические воззрения и оценку событий на русском фронте войны.
Риэго стал подметальщиком на шелкоткацкой фабрике. Отношения между ним и неожиданным благодетелем были просты и надежны: мастер забирал себе половину его заработка. Но гроши, перепадавшие Рафаэлю, казались ему большим богатством. Он ел каждый день и даже купил у старьевщика рабочую блузу.
