Александр Довгаленко - Исповедь военнослужащего срочной службы
В конце недели, ушедшей на приведение дембазы и городка в уставной вид все были совершенно измучены и обессилены. Меня поставили в оцепление вокруг дембазы, где я мерз несколько часов, пока, наконец, вереница автомобилей не отъехала от этого сооружения и не скрылась за воротами КПП. То самое высокое начальство то ли совсем не приехало, то ли не пожелало тратить времени на осмотр образцового порядка, наведенного где только возможно. Таких зимних авралов было несколько, и воспоминания о них до сих пор гоняют мурашки по моей спине. Летом все было несравненно проще, снега не было, трава росла сама, а там, где она расти не желала, мы аккуратно выкладывали грунт пластами дерна с травой, откуда-то привезенного на грузовиках. Впрочем, на новом месте трава как правило не приживалась даже с дерном и начинала уже через пару дней предательски желтеть.
Были на показах и курьезные случаи. Как-то группа военных из Индонезии возжелала воочию убедиться в несокрушимой мощи наших военно-воздушных сил. Для демонстрации несокрушимости было решено использовать козырного туза — бомбардировщик СУ-24 третьей эскадрильи, способного привести в трепет самого храброго воина одним своим видом. Была осень, накрапывал мелкий дождик, делегация находилась на верхней смотровой площадке, спрятавшись под бетонным козырьком, по краю которого проходил водосточный желоб, наполнившийся за много лет всяческой дрянью — грязью, мохом и еще чем-то, почти до краев. В положенное время Сушка взлетела, но так как нижний край облачности был весьма низок, а видимость из-за дождика еще ухудшилась, гости ничего толком не разглядели кроме воинственного рыка двух мощных двигателей где-то вверху. Тогда руководитель показа уговорил руководителя полетов сделать проход над ВПП на приличной скорости и небольшой высоте, дабы окончательно убедить басурман. И, когда это случилось, прогнившие кронштейны желоба не выдержали тяжести и на индонезийских военных посыпалась вся эта гадость, а полуоторванный желоб, угрожающе раскачиваясь, повис над их головами. Это произвело неизгладимое впечатление на гостей, которые, несмотря ни на что, остались очень довольны. Сам я, к сожалению, этого не лицезрел, но рассказывали об этом случае много, так что здорово смахивает на правду.
Один раз, стоя в оцеплении показа уже летом, я находился метрах в сорока от вертолета МИ-26, здоровенной транспортной бандуры. Он тоже участвовал в программе показа. Когда эта штука запустилась, мне пришлось снять фуражку и отойти подальше, но вот когда экипаж увеличил шаг несущего винта перед взлетом, я спокойно, под углом почти 45 градусов лежал спиной на создаваемом винтом потоке воздуха, отраженного от земли. Лежать на груди было невозможно — мелкие камешки и песок так больно били по лицу, что терпеть было сложно. Когда же пилоты изобразили режим висения на высоте нескольких метров, мне пришлось ретироваться за металлический ангар — меня бы попросту унесло бы. Не знаю как на гостей показа, а на меня эта летающая мясорубка произвела должное впечатление.
Я еще много раз присутствовал на подобных мероприятиях, хоть и не в качестве гостя, но каждый раз было очень интересно — до этого я ничего подобного никогда не видел.
Я видел «колокол» в исполнении Анатолия Квочура. Видел самого Виктора Пугачева, который был от меня в десятке метров. Уж не знаю, каким ветром его занесло на Кубинку, но, приземлившись, он подрулил к ЦЗ, припарковался, как дамочка у супермаркета, по диагонали перед строем наших самолетов и выскочил из своей «сушки» на подставленную стремянку в кроссовках, штанах от комбеза и белой футболке, блин, как из «Жигулей» вылез, только что дверкой не хлопнул. И пока подъехавшая тэзуха заправляла его самолет, непринужденно беседовал с тут же окружившими его людьми, здоровался, раздавал особо ретивым бойцам автографы прямо в военник, короче вел себя естественно и непринужденно. И минут через пятнадцать, помахав всем рукой, так же стремительно улетел, сделав после взлета прощальный вираж над аэродромом.
Однажды, когда я сиживал наблюдающим, на очередной показ прилетел «Руслан» — наблюдать его посадку было настоящим удовольствием. Здоровенная махина вынырнула из облаков столь неожиданно, а размеры ее столь велики, что я инстинктивно отшатнулся от ТЗК. С законцовок его крыла стекали, как мне показалось, целые потоки воды, образовывая два здоровенных шлейфа. Я потом имел возможность облазить это судно, и чем ближе я к нему подходил, тем больше поражали воображение его размеры. Грузовая кабина больше напоминала туннель метро, чем себя саму.
Видывал и ТУ-160, но, к сожалению, не застал момент его взлета, дабы лично лицезреть "лисий хвост".
Так что впору сказать спасибо тому военкому, который вписал мою фамилию в нужное место.
Служба
Однако, сказать, что мое времяпрепровождение на Кубинке состояло сплошь из показов и приятных знакомств было бы не совсем верным — это наиболее яркие впечатления, но не самые частые. Основную же часть занимала безвкусная серая жвачка, именуемая службой.
Меня стали ставить в наряд дежурным по эскадрилье, где я приводил в бешенство тех, у кого принимал дежурство своей дурацкой привычкой лично пересчитывать и сличать по номерам оружие в ружпарке — это было не принято, а процесс передачи затягивался на несколько часов. Но, поскольку к оружию у меня всегда была нездоровая тяга и большое уважение, им приходилось терпеть. Впоследствии, это два раза избавляло меня от неприятностей, когда я обнаруживал пропажу очередного штык-ножа в процессе приемки ружпарка от предшественника. На все остальные уставные условности клался большой болт — дежурный немилосердно дрых как всю ночь, так и свои положенные четыре часа утром. Иногда, когда спать не хотелось, я подменял дневальных и давал им выспаться, всю ночь сидя на стуле у тумбочки и пописывая письма на родину. Впрочем, такую вольность я мог себе позволить уже гораздо позже, ближе к завершению своей военной карьеры.
Как я раньше говорил, священной обязанностью молодых ефрейторов и сержантов был караул у знамени части. Знамена находились в глубокой боковой нише, в конце коридора первого этажа штаба полка, их было четыре штуки, они стояли в высоких стеклянных пирамидках по углам помоста, специально для той цели сооруженного. Часовой стоял на квадратной площадке в центре этого помоста. Площадка была сконструирована так, что как только часовой сходил с нее, в караульном помещении, находящемся за фанерной выгородкой в торце того же коридора, противно звенел звоночек. Тот же звоночек звенел, если часовой нажимал ногой на маленькую кнопочку, расположенную на площадке. Это было сделано на случай, если на часового будет совершено нападение или ему захочется отлить. Последнее происходило гораздо чаще, а вот случаев нападения никто не припоминал. Начкаром и заодно разводящим был кто-то из полковых прапоров. Прапор обычно сразу же заваливался спать на топчан, отвлекаясь лишь на прием пищи и туалет, а менялись мы сами, по крайней мере, пока в штабе не было народу или какой-нибудь проверки. И бодрствующая и отдыхающая смены беспробудно дрыхли и разбудить их могла только атомная война или частые звонки, подаваемые обеспокоенным отсутствием смены часовым. Когда звонки не помогали, часовой сходил с поста и начинал дубасить ногами в дверь караулки. Обычно это помогало. Ночью стоять на посту было необязательно: если автомат с примкнутым штык-ножом аккуратно вставить штыком вниз в щель между площадкой и полом в определенном месте, то тяжести оружия было достаточно, чтобы концевик под площадкой оставался в разомкнутом положении. А часовой обычно садился на ступеньки и занимался чем душа желала: читал, пел, курил, разговаривал, принимал и передавал предметы, только что не отправлял естественные надобности. Не рекомендовалось спать сидя, могли прийти с проверкой. Но многие забивали на это, тем паче такая вероятность была невелика, а чтобы разбудить помощника дежурного по штабу, который на ночь запирал входную дверь на щеколду, требовалось поднять такой грохот, который будил и часового на знамени. И все же один раз я попался, но об этом расскажу позже.
