Василий Балакин - Фридрих Барбаросса
Среди множества оглашенных тогда постановлений было и объявление недействительной любой присяги, к принесению которой принудили силой. Какими бы соображениями ни руководствовался тогда Барбаросса, он, видимо, сам того не желая, сыграл на руку любителям менять корысти ради друзей и союзников: очень трудно было опровергнуть утверждение о вынужденности присяги. В интересах магнатов был принят закон о феодах, запрещавший отчуждение и раздел больших ленных владений, особенно тех, что были связаны с несением королевской службы — герцогств, маркграфств, графств. Благодаря этому укреплялось положение феодалов, вступавших в конфликты с городами из-за земельных владений. Барбаросса предпочитал в своей политике опираться на землевладельческую аристократию, стремился искать друзей и сторонников в ее среде.
Наконец появились с выполненным заданием болонские юристы, предъявившие императору обширный перечень регалий — его исключительных прав, превзошедший все его ожидания. Они констатировали, что все подати и пошлины, которые начали собирать со свободных людей еще 400 лет назад в Лангобардском королевстве за пользование дорогами, водными путями и гаванями, должны рассматриваться в качестве императорских регалий. Сюда же причислялись рыночные пошлины и доходы от чеканки монеты, штрафы, право на безопасный проезд, пользование мостами, рыболовство, строительство мельниц, владение бесхозным и конфискованным имуществом, получение лошадей, подвод и судов. Признали принадлежащими императору доходы от серебряных рудников и солеварен, имения государственных преступников и половину сокровищ, найденных на королевской или церковной земле, а вдобавок ко всему еще и право собирать поголовный налог, когда он, император, задумает отправиться на войну.
Когда подсчитали приблизительную стоимость всех этих регалий, получилась астрономическая сумма: только фиксированные ежегодные поступления из Италии должны были составить 100 тысяч фунтов серебра, в четыре с половиной раза больше, чем подати со всех немецких городов вместе взятых. Ожидалось, что в будущем они еще более возрастут. А ведь сюда еще не вошли доходы, формировавшиеся из единовременных, но постоянно повторявшихся сборов: выплаты при пожаловании ленных владений, судебные сборы и штрафы, контрибуции, налагавшиеся на побежденных и многие другие доходы, размер которых невозможно было подсчитать даже приблизительно.
Законы, принятые на Ронкальском рейхстаге, должны были обеспечить самые большие доходы, когда-либо получаемые императором. Хотя все города, и даже Милан, приняли эти законы и торжественно поклялись соблюдать их (единственным исключением явилась Генуя, представители которой заявили, что не наделены соответствующими полномочиями), император повелел, чтобы они дали по одному заложнику. Это касалось даже верных ему Павии и Кремоны.
Как раз в эти дни скончался архиепископ Кельнский, по установившемуся порядку носивший титул эрцканцлера Италии. Фридрих назначил на освободившуюся должность человека, уже зарекомендовавшего себя надежным защитником имперских интересов на территории к югу от Альп, — Райнальда Дассельского. Кельнский соборный капитул не воспротивился желанию императора, и в январе 1159 года Райнальд был почти единогласно избран архиепископом Кельнским. Оставаясь имперским канцлером, вторым после императора человеком в государстве, он стал теперь еще и правителем Италии.
От Генуи, единственного города, отказавшегося присоединиться к Ронкальским постановлениям, Барбаросса самым решительным образом потребовал незамедлительно подчиниться его воле. Однако ему в почтительной форме заявили, что Генуя останется на особом положении: благодаря своим широко разветвленным заморским связям, город и без того берет на себя заботы по защите христианских народов в Западном Средиземноморье, от Барселоны до Рима, снимая эту обязанность с Империи и тем самым экономя ей не менее десяти тысяч фунтов серебра ежегодно. Впрочем, генуэзцы согласились отдать Фридриху все, на что он сможет законным образом заявить свои права как император, — и тут же приступили к возведению укреплений со стороны суши. Поскольку Барбаросса распустил большую часть войска по домам, он не мог даже и помышлять об осаде. Пришлось действовать по-другому. Остановившись поблизости от города, он пригласил к себе консулов для переговоров, результатом которых явился союзный договор, выводивший Геную, как это уже было сделано в отношении Венеции, из имперского подчинения. В качестве ответного дара консулы сделали единовременный взнос в императорскую казну в размере 1200 фунтов серебра.
Тем самым Барбаросса отступил от им же обнародованных законов, дав понять, что незамедлительное получение крупных денежных сумм для него важнее неукоснительного осуществления своих суверенных, хотя и не всеми признаваемых прав. Но тем неумолимее действовали его уполномоченные, приступившие под началом эрцканцлера Райнальда к внедрению в систему городского управления нового должностного лица — подеста. Павия и Кремона охотно приняли императорских чиновников, но уже с Пьяченцей возникли первые осложнения, за которые та и поплатилась вынужденным сносом части своих оборонительных сооружений. Решительное сопротивление первым оказал небольшой город Крема, смертельно враждовавший с соседней Кремоной и находившийся в союзе с Миланом. Жители Кремы отказались принять подеста и прогнали императорских посланцев, хотя еще совсем недавно на Ронкальских полях клялись в верности Барбароссе.
Эта дерзость Кремы не могла объясняться ничем иным, кроме как ее сговором с Миланом, который, в свою очередь, тоже не собирался выполнять предложенные ему условия мира. Недавняя война с Империей и выплата огромной контрибуции не причинили ему ощутимого урона. Райнальд, которому доложили о перемене настроения его новых подданных, счел необходимым лично заняться водворением порядка и направился с немногочисленным сопровождением в Милан. Из беседы с консулами стало ясно, что они намерены и впредь соблюдать заключенный договор, обязывавший их сохранять верность императору, но не могут позволить, чтобы к ним прислали предусмотренного Ронкальскими решениями особо уполномоченного чиновника — подеста. Надо было что-то решать. И Райнальд, понимая, что едва ли ему удастся сейчас заставить миланцев в точности выполнить все, к чему их принудили недавние победители, пошел на уступку: он предоставил горожанам самим выбрать себе подеста, которого и утвердит в должности — полностью же отказаться от своей прерогативы он никак не может.
