Марианна Басина - Жизнь Достоевского. Сквозь сумрак белых ночей
Чуть раньше «Двойника», в середине января, вышел из печати «Петербургский сборник» с «Бедными людьми». Присяжные рецензенты тотчас кинулись на поживу. Противники Белинского, новой литературной школы были заранее раздражены шумными толками о романе, который никто не читал, но все хвалили.
«…Уверяли, что в этом альманахе явится произведение нового, необыкновенного таланта, произведение высокое, едва ли не выше творений Гоголя и Лермонтова… Душевно радуясь появлению нового дарования среди бесцветности современной литературы русской, мы с жадностию принялись за чтение романа г. Достоевского и, вместе со всеми читателями, жестоко разочаровались…» Так, с притворным сожалением и искренним недоброжелательством, писала тридцатого января газета Фаддея Булгарина «Северная пчела». Всего лишь день спустя «Пчелка» опять обругала «нового гения г. Достоевского» и тех, кто «превозносит до небес» его роман. Булгарин повторил свои нападения первого марта и потом девятого марта… Неутомимый Фаддей, некогда поносивший Пушкина и обливавший грязью Гоголя, теперь ополчился на Достоевского.
Решительно разбранила «Бедных людей» и еженедельная газета «Иллюстрация»: «Роман… не имеет никакой формы и весь основан на подробностях утомительно однообразных, наводит такую скуку, какой нам еще испытывать не удавалось».
За Достоевского вступился рецензент «Русского инвалида», заметивший, между прочим, что самый спор восторженных поклонников и запальчивых порицателей молодого писателя есть «лучшее доказательство его талантливости».
День ото дня страсти разгорались. Не было, кажется, журнала и даже газеты в Петербурге и в Москве, где позабыли бы сказать свое слово о господине Достоевском. Публика разделилась на партии. «…Публика в остервенении: ругают ¾ читателей, но ¼ (да и то нет) хвалит отчаянно. Debats пошли ужаснейшие. Ругают, ругают, ругают, а все-таки читают… Так было и с Гоголем», — осведомлял Федор Михайлович брата.
Любопытство на его счет не только не остывало, но разгоралось все сильнее. Причем во всех слоях общества. Писатель Владимир Соллогуб повез Достоевского к своему тестю графу Виельгорскому — тонкому знатоку и ценителю искусств, прекрасному музыканту, меценату и вельможе. В его доме на Михайловской площади, в одном из самых аристократических салонов Петербурга, бывала и светская знать, и все знаменитые писатели, художники, артисты. «Я, брат, пустился в высший свет…» Говорили, что его «Бедных людей» читают во дворце. А на Невском проспекте, в многолюдной кондитерской Излера, на видном месте красовалось картинное объявление о продаже «Петербургского сборника». Вверху огромного листа изображен был какой-то бюст на постаменте, а по сторонам его, спиною друг к другу, художник нарисовал большие фигуры Макара Алексеевича Девушкина и Вареньки Доброселовой. Макар Девушкин сидел с пером в руке и держал на коленях лист бумаги. Варенька читала письмо.
Дом на площади Искусств, где жил М. Ю. Виельгорский. ФотографияЕще в октябре, вскоре по возвращении из Ревеля, Федор Михайлович писал брату: «Вообще говоря, будущность (и весьма недалекая) может быть хороша и может быть и страх как дурна».
Ему трудно, почти невозможно было поверить в столь быстрый и столь решительный свой успех. Уж отчего-то так повелось на белом свете, что талант — а тем паче большой талант — вечно должен был пробивать себе дорогу сквозь годы лишений и тягот. Не оттого ли, что талант всегда приходит с чем-то своим, новым, к чему большинство людей не вдруг может привыкнуть? Но ведь и он пишет не так, как нравится большинству публики, а вот поди ж ты!.. В начале февраля, не скрывая ликования, он уверял Михаила: «А у меня будущность преблистательная, брат!»
Солнце удачи ярко светило над ним в безоблачном, казалось бы, небе. И вдруг — точно набежало облачко, точно блеск дневного света потускнел — он узнал, что Белинский, получив из типографии свежий номер «Отечественных записок», дочитав до конца его «Двойника», остался им не совсем доволен.
Нет, Белинский по-прежнему находил в романе бездну творческого таланта и необыкновенную глубину мысли. Но при этом… При этом он все же полагал, что роман не вполне удался, что огромный талант Достоевского не вполне еще созрел, не определился до конца, и потому молодой писатель не совладал с избытком собственных богатых сил.
— Главный недостаток, от которого вам надо избавиться, — с улыбкой говорил он Достоевскому, — ваша молодость.
В начале апреля, после двух месяцев молчания, Федор Михайлович в весьма грустном настроении писал брату: «…Вот что гадко и мучительно: свои, наши, Белинский и все мною недовольны за Голядкина. Первое впечатление было — безотчетный восторг, говор, шум, толки. Второе — критика. Именно все, все с общего говору, т. е. наши и вся публика нашли, что до того Голядкин скучен и вял, до того растянут, что читать нет возможности. Но что всего комичнее, так это то, что все сердятся на меня за растянутость и все до одного читают напропалую и перечитывают напропалую… Иные из публики кричат, что это совсем невозможно, что глупо и писать и помещать такие вещи, другие же кричат, что это с них и списано и снято…»
В мартовской книжке «Отечественных записок» за 1846 год была напечатана статья Белинского о «Петербургском сборнике». Речь в ней шла прежде всего о «Бедных людях».
«…Трагический элемент глубоко проникает собою весь этот роман, — писал Белинский. — Этот элемент тем поразительнее, что он передается читателю не только словами, но и понятиями Макара Алексеевича. Смешить и глубоко потрясать душу читателя в одно и то же время, заставить его улыбаться сквозь слезы — какое уменье, какой талант!.. Легче перечесть весь роман, нежели пересчитать все, что в нем превосходного, потому что он весь, в целом превосходен».
Говоря о первом романе Достоевского, критик коснулся и второго: «Дело в том, что так называемая растянутость бывает двух родов: одна происходит от бедности таланта, — вот это-то и есть растянутость; другая происходит от богатства, особливо молодого таланта, еще не созревшего, — и ее следует называть не растянутостью, а излишнею плодовитостью… Очевидно, что автор „Двойника“ еще не приобрел себе такта меры и гармонии, и оттого не совсем безосновательно многие упрекают в растянутости даже и „Бедных людей“, хотя этот упрек и идет к ним меньше, нежели к „Двойнику“. Итак, в этом отношении суд толпы справедлив; но он ложен в выводе о таланте г. Достоевского. Самая эта чрезмерная плодовитость только служит доказательством того, как много у него таланта и как велик его талант».
