Карло Гоцци - Бесполезные мемуары
Гольдони и аббат Кьяри, скорее разозлённые, чем удивлённые, обрушились на меня с бранью в своих прологах, но было слишком поздно: удар был нанесен. «Нужно, – произнес актёр в театре Сан Сальваторе на следующий день, – нужно кое-что еще, кроме бабушкиных волшебных сказок, чтобы быть поэтом; нужны комедии, а не детские сказки». Однако публика хорошо прочувствовала, что в детской сказке было больше поэзии, чем в слезливых картинах трагикомической драмы. Враждебная партия оказалась мертва раньше, чем осознала эту пагубную правду. Вся Венеция хотела увидеть новую пьесу, и теперь, следовательно, клевета, рассуждения и аргументы были бесполезны. Увидев меня, выскочку, внезапно в положении, когда единственным способом урегулировать спор явился опыт, где единственным высшим судьёй была публика и единственный законный приговор – успех, Гольдони и Кьяри задрожали. Еще один опыт, и этот вопрос мог бы быть решен.[31]
Чудо было завершено моей второй пьесой. «Ворон» – сказка, посвященная детям, большим и малым, и украшенная характерными интермедиями для исцеления ипохондриков, следовала сразу за «Любовью к трем апельсинам». Эта пьеса была представлена двадцать раз подряд при огромном стечении зрителей. Это уже была не просто канва для импровизаций, как первая пьеса: я взял на себя труд написать её свободным стихом и наметить сюжет импровизированных сцен. Мои четыре маски превзошли сами себя в веселье. Газеты изволили серьезно рассмотреть это произведение и отметить наличие плана, а также моральной цели.
Поскольку железо было горячо, надо было его ковать. Моя третья сказка «Король-олень» была встречена с ещё большим одобрением, чем две предыдущие. В ней находили философские намеки и скрытый смысл, адресованные королям, чего сам я не обнаруживал; такова была теперь уверенность в глубине моего ума! Я узнал из публичных выступлений, что поставил перед глазами монархов мира истинную картину их слабостей, из которой они должны извлечь важные уроки.
Мои противники не обладали таким добросердечием. В гневе они надрывали глотки, твердя, что успех моих пьес основан на феерии, на театральных эффектах, превращениях и использовании театральных машин и ни в малейшей степени не на достоинствах стиля, версификации, интересном сюжете, моральных устремлениях или каких-то удачных аллегориях. Итак, я решил написать пьесу, лишенную этого театрального реквизита и машинерии, которым приписывали мой успех. Моя комедия «Турандот», полностью лишенная оптических иллюзий, успешно ответила на эти атаки, и молчание моих врагов было красноречивым признанием их поражения. «Турандот» – моё наиболее тщательно написанное творение, то, которое я считаю лучшим. Я могу сказать это без особого тщеславия, поскольку заслуга здесь принадлежит очаровательной персидской сказке, откуда я взял сюжет. Сакки и его комическая труппа прилепились ко мне и смотрели на меня как на Бога. Со своей стороны, я относился к ним очень по-дружески. Прежнее увлечение творениями Гольдони и Кьяри существенно снизилось. Уменьшилась выручка в Сан-Сальваторе и в Сан-Джиованни Кризостомо, в то время как в Сан-Самуэле каждый вечер все места были заполнены. Эти факты говорили сами за себя. Вскоре дезертирство стало неудержимым. Грубые драмы Кьяри игрались в пустом зале. Актеры, разочарованные, просили для прокорма сказок и феерических комедий. Бедный Кьяри не знал, что делать. Он покинул своё место и отправился в Америку, справедливо полагая, что Труффальдино и Панталоне не последуют за ним так далеко. Гольдони сопротивлялся дольше. Он смог бы, без сомнения, разделить со мной популярность, отказавшись от своих жалких схем, но его самолюбие слишком бы пострадало, перейди он на жанр, который так резко критиковал. Он потерял уверенность в себе и покинул Венецию, направившись в Париж, где итальянский театр приходил в упадок. Он его там и прикончил. Я один остался владеть территорией. Труппа Сакки, оказавшись востребованной, стала первой, самой богатой и самой любимой из трех комических трупп, и предоставляю вам судить, стал ли я самым обожаемым, ласкаемым, ублажаемым актёрами, молодыми и старыми, актрисами, прекрасными и уродливыми; но что я говорю? уродливых среди них не было.
Глава XIV
Жизнь артиста. Зарисовки кулис
Полагаю своим долгом описать некоторые особенности компании Сакки, с которой я жил в добром согласии двадцать пять лет.
Комедианты не скрывают своих страстей и не окутывают свои характеры пеленой условностей, как это делают светские люди. Я наблюдал их так близко, что читал каждый день всё, что скрыто в глубине их сердец. В попытках их изучить мне пришлось бы вложить в уста каждого из них чувства в соответствии с его характером, слова в согласии с его складом ума. Семеро из них были гении нашей национальной комедии, и мне досталась счастливая участь восстановить с ними этот несправедливо забытый жанр. В результате компания Сакки обрела славу и большой финансовый успех. Актеры этой труппы отличались добродетелями, достаточно редкими среди комедиантов. В их среде царила атмосфера порядочности, что позволило мне теснейшим образом связать с ними свою судьбу. Их единство, их послушание, их нравы, по крайней мере по виду, правила для женщин никогда не принимать подарки от галантных молодых людей, некоторые проявления благотворительности, свидетелем которых я был, располагали меня в их пользу. Когда актриса становилась объектом скандала, они собирались, чтобы обсудить ситуацию, и, если случай бывал сочтён серьезным, актриса изгонялась из труппы, независимо от таланта. Я не ханжа и не слишком придирчив во взаимоотношениях с другими; я дружил с самыми разными людьми, но никогда не согласился бы на фамильярные отношения с аморальной компанией комедиантов, я ни за что не стал бы видеться с ними за пределами театра и я не любил бы их, как любил это веселое сборище, которое оказало мне честь, нарекая званием попечителя труппы. Кто смог бы сосчитать огромное количество прологов и эпилогов в стихах, которые я передал им, а они читали при открытии или в конце каждого сезона? Эти комплименты на публике по отношению к молодым дебютантам! эти моления, изливаемые свежими и трепещущими губами! эти вставные песенки для артистов с голосом! Сколько весёлых глупостей вставлял я в их роли, великий боже! Сколько исчерканных листов бумаги! монологов, отчаянных восклицаний, угроз, упреков, молитв, серьезных нравоучений, моральных уроков, нежных или страстных речей, шуток, нелепостей, чудовищных глупостей – все для того, чтобы добиться этой так страстно желаемой награды – аплодисментов! Сколько сыновей я воспитал! сколько опекунов обманул! сколько устроил свадеб в финальных сценах! Меня всегда выбирали в кумовья при крещении, при благословении, обручении, приглашали свидетелем при рождении. Скольким маленьким пострелятам я крёстный! Я был советником, арбитром, посредником, близким другом, судьёй, поэтом, спасителем, всегда с удовольствием и всегда с шуткой. Все молодые девушки в труппе желали сыграть хорошо и добиться успеха, им нужно было помочь, научить, и как они прислушивались к моим мнениям! Я учил их языку, хорошему произношению; они показывали мне свои письма, украшенные самыми невероятными орфографическими ошибками, и я терпеливо их исправлял. Летом, когда обычно все покидали Венецию, почта несла мне каждый день мешок писем, весёлых, сердитых, иногда нежных. Они приходили из Милана, Генуи, Турина, Пармы, Мантуи, Болоньи. Они спрашивали у меня совета, делали меня участником своих ссор, зависти и любовных интрижек. Я отвечал всегда, иногда сурово и по-отечески, иногда сердечно, а иногда резко, чтобы пробудить их сознание, потому что переписка – очень полезное упражнение для актрисы.
