Ханс Люк - На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта 1939–1945
Спустя недели, показавшиеся нам вечностью, полной нужды и страданий, мы наконец вышли к подготовленным позициям под Волоколамском, расположенном примерно в 100 километрах к западу от Москвы. Мы проследовали через расположения пехоты в район немного дальше в тылу – туда, где могли передохнуть и привести себя в порядок. Жалкие избы крестьян казались нам роскошными апартаментами. Несказанно обрадованные окончанию ада, мы забирались на печи рядом с хозяевами, не желая ничего на свете – только спать, спать и спать.
Начали поступать пополнения – новички оказывались лучше экипированы для суровой русской зимы, – приходила новая техника и горючее, продовольствие, которого так долго не хватало, и письма из дома. Тут мы вспомнили о том, что Рождество пришло и прошло, что начался новый год. Что принесет нам он, 1942 год?
В середине января меня вызвали к дивизионному командиру. Генерал фон Функ принял меня крайне тепло.
– Люк, у меня для вас две важные новости. Я представил вас к награждению Рыцарским крестом. Несколько недель назад Гитлер учредил новый орден, Золотой Немецкий крест, который будет занимать место между Железным крестом 1-го класса и Рыцарским крестом. Все представленные к Рыцарскому кресту получат новую награду. Вы тоже. От имени фюрера я имею честь вручить вам новый орден за храбрость перед лицом неприятеля.
Я был поражен – здоровенная «звезда» со свастикой в середине. Помпезный знак этот полагалось носить на груди справа. Генерал улыбнулся:
– Солидно сморится, правда? Тем не менее позвольте поздравить, – в голосе его звучала ирония.
Скоро кто-то придумал меткое прозвище для этого монстра – «яичница Гитлера». Я надевал орден только при посещении штабов.
– Ну а теперь вторая новость, Люк. Вас немедленно переводят в Африканский корпус, где вам предстоит принять 3-й моторизованный разведывательный батальон. Должен признаться, что приказ о переводе лежал у меня с ноября. Я ничего не сказал вам и не отпустил вас раньше, потому что вы были очень нужны мне в решающий момент. Теперь Роммель угрожает мне разного рода карами, если я не отправлю ему вас тотчас же. Мне не хочется отпускать вас. Несмотря на некоторые несходства во мнениях между нами, вы очень помогли мне как адъютант, а как командир вы проявили себя просто выдающимся образом. Подготовьтесь. Можете ехать в своем любимом «Мерседесе». Первым делом доложите о себе в управление кадров в Берлине. Загляните сюда перед отъездом. Мой адъютант приготовит соответствующий приказ. Еще раз благодарю вас и всего самого лучшего на будущее.
Новость о моем переводе произвела эффект разорвавшейся бомбы среди моих солдат и офицеров. Как-никак мы сражались бок о бок с самого начала войны, делили радости и беды и стали настоящей бойцовской командой. Боевой дух части вновь поднялся. Несмотря на то что обстановка не стала лучше, дни отдыха тем не менее произвели должный эффект.
Я собирался отбыть 25 января 1942 г. Бек проверил готовность «Мерседеса» и сделал запасы на несколько суток пути, в том числе позаботился и о канистрах с горючим. Как и положено мужчинам, мы не показывали чувств, когда прощались. Перебросились несколькими шутками, и я отбыл в дивизионный штаб, где получил все соответствующие документы и подорожную: «Цель путешествия – Берлин. Всем постам и службам – оказывать всяческое содействие капитану фон Люку». В снабженческом отделении мы собрали всю почту, чтобы отвезти ее домой, а у доктора я взял лекарство-стимулятор первитин. Последним я попрощался со старшим фельдфебелем Кушелем, ротным фельдфебелем моей бывшей роты.
Я обратился к Беку:
– Будем гнать без остановки, пока не выберемся из России. Станем менять друг друга через каждые 100 километров, глотать первитин и делать остановки только для заправки.
Преодолев где-то 200 километров, мы в первый раз остановились для заправки в одной части снабжения.
– Нам не положено отпускать горючее для личных нужд, – заявил «серебряник», как называли мы «героев тыла» из-за их серебряных нарукавных шевронов.
– Послушайте, – отозвался я. – Через пять минут вы меня заправите, если вам жизнь дорога. Кроме того, на нашем участке прорвались русские. Они выйдут сюда к утру, – соврал я.
Он так удивился, что не только заправил меня в считаные минуты, но и поделился деликатесами, которых мы на фронте и в глаза не видели, – дал бутылку коньяка, сигарет и несколько банок тушенки.
То, что творилось в тылу, было нам отвратительно. Вслед за первыми армейскими снабженцами сюда являлись партийные деятели, которые принимали на себя функции администрации и начинали обращаться с населением, которое нередко встречало нас как освободителей, в соответствии с заветами партии и министра пропаганды Геббельса, то есть как с «недочеловеками» и представителями «низшей расы».
Никто не обращал внимания на нас, усталых и небритых, когда мы прикатывали на своей выкрашенной белой краской машине. В каждом селе, у каждого моста стояла охрана из призванных на службу стариков. Только однажды, при очередном предъявлении подорожной, старый резервист спросил меня:
– Господин капитан, вы «оттуда», да? Как там? Мы тут ничего точно не знаем. У меня сын в пехоте. Вот уже несколько недель у жены нет от него никаких известий. Скажите мне правду, господин капитан. Мы очень беспокоимся.
Я попытался как мог успокоить старого резервиста.
Из района Волоколамска мы двигались на запад по второстепенным дорогам, многие из которых почти не были расчищены, стремясь скорее добраться до «магистрали» Москва – Минск, проехать по которой должно было бы быть проще.
Мы слышали артиллерийский огонь с обеих сторон, становившийся все слабее и слабее, по мере того как мы удалялись от фронта. А потом вдруг наступила полная тишина – никакого грома боя, только рокот немногих грузовиков снабжения, следовавших на восток. Путешествие наше стало почти романтическим. Мы проезжали через широкие заснеженные поля и через брошенные села. Метель скрывала следы, оставляемые нашей машиной. Ехали мы, опустив верх, чтобы в случае чего быстрее заметить русские самолеты. На коленях у Бека лежал готовый к бою автомат. Все казалось нам ирреальным. Мы держали путь через первобытный край, захватить который и овладеть которым не мог никто.
Мы с Беком оба погружались глубоко в свои мысли и наслаждались покоем. Но мы спешили назад, спешили как можно больше увеличить дистанцию между собой и жутким опытом прошедших недель, стремясь поскорее выбраться из страны, в которой навеки остались наши товарищи.
И вот мы выбрались на «магистраль». Мы, конечно, запаслись картами, чтобы не сбиться с дороги. Мы устали. Пришлось поддерживать себя первитином, чтобы сохранить способность ехать и ночью.
