Владислав Крапивин - Золотое колечко на границе тьмы
– Смотри! Там Форик!..
И я среди нескольких голов с косами и бантами увидел танкистский шлем. В таком ходил наш одноклассник Усольцев.
Да, без сомнения, это был он! Но… я не знал, как Усольцев отнесется к нашей попытке примазаться. Чижик на этот раз оказался смелее меня. Снова встал на цыпочки и решительно пискнул:
– Эй, Форик!
И тот увидел нас.
Дальше все пошло как нельзя лучше. Усольцев не показал ни капельки удивления. Правдоподобно обрадовался:
– Я уж думал, не придете! Давайте сюда, скорее!
Мы, счастливо сопя, протолкались к нему.
Вредный толстый первоклассник и три девчонки, стоявшие за Усольцевым, заскандалили:
– Ну чё! Нахальные какие, не стояли, а лезут!
А длинная девица класса из седьмого даже наладила кулак:
– Щас получите!
Усольцев указательным пальцем сдвинул со лба шлем, глянул на длинную спокойными зелеными глазами:
– Я же сразу говорил: занимаю на троих.
– Не говорил ты ничего! Вруша бессовестная!
Усольцев ей возразил с прежней спокойной правотой:
– Как же не говорил, если мы из одного класса! Ты, видать, на оба уха больная.
– Щас будешь сам на оба уха больной! И эти тоже… – Мы то есть…
Усольцев сказал сожалеюще:
– С виду отличница, а орешь, как мадам Стороженко на одесском базаре…
Недавно шел в кинотеатрах старый фильм "Белеет парус одинокий", и очередь оценила остроумное сравнение Усольцева. Общественное мнение склонилось в нашу пользу. Девица это ощутила. Правда, пообещала для порядка:
– Щас как дам "мадам", будешь заикаться до старости…
Усольцев шепнул нам:
– Давайте деньги, а сами идите в уголок, чтобы без скандала. Я куплю три билета, и все дела…
Мы сунули ему свои трёшки, а сами протолкались поближе к выходу.
Кассовый вестибюль был просторный, свободного места, несмотря на очередь, хватало. Мы приткнулись к стене под афишей бессмертной комедии «Волга-Волга» и стали ждать.
– А Форик молодец, верно? – шепнул счастливый Чижик. Я кивнул. В самом деле, хороший человек Усольцев. Проявил классовую (от слов "пятый класс "Б") взаимовыручку, хотя мы были почти незнакомы.
Он поступил в нашу школу лишь в этом году, причем сперва его записали в пятый "А". Потом что-то у них там вышло с классной руководительницей, та пожаловалась Зинаиде Прохоровне, и завуч недавно перевела Усольцева к нам. Под тем предлогом, что наш класс не так переполнен, как "А".
Для нашего пятого «Б» в начале учебного года не нашлось крепкого классного руководителя, его отдали старенькой учительнице ботаники Анне Семеновне. У той едва хватало сил, чтобы вести уроки, и нашим воспитанием занималась сама Зинаида – железная завуч и хозяйка всей нашей мужской школы-семилетки. (Директор казался нам личностью тихой и незаметной. Помню только, это был худой, бритый наголо мужчина, который кашлял и на школьных линейках говорил не "пионеры", а "пионэры").
Зинаиду мы боялись, она знала нас как свои пять пальцев. Так и говорила: "Вы мне мозги не закручивайте, я знаю вас как свои пять пальцев". Это была рослая пожилая особа с тугим узлом прически и большим педагогическим опытом.
Зинаида ввела к нам новичка посреди урока. Держала его за плечо. Мы с грохотом встали.
– Тихо, тихо, – поморщилась завуч. – Пожалейте нашу учительницу, мои дорогие… Анна Семеновна, голубушка, запишите этого молодого человека к себе, у вас тут не так тесно… Судя по табелю, в начальной школе учился он неплохо. Правда, отличается излишней самостоятельностью суждений, но, надеюсь, исправится… Ты ведь исправишься?
Новичок уклончиво шевельнул плечами. Плечи казались очень узкими – они были обтянуты слишком тесной суконной курточкой с якорем на рукаве. Зато штаны, сшитые из чего-то похожего на мешковину, были чересчур широки. Они, как казачьи шаровары, нависали над сапогами. Сапоги, старые сморщенные кирзачи, были мальчишке явно велики.
Плечи были узкие, зато голова слишком большая. И квадратная, как почтовый ящик. Эту квадратность подчеркивала стрижка – коричневый короткий ежик был обработан так, как обстригают иногда на газонах кусты, чтобы придать им кубическую форму.
А глаза были круглые, цвета бутылочного стекла. Спокойные и опушенные густыми ресницами. Это делало их похожими на глаза симпатичного теленка (если, конечно, бывают зеленоглазые телята).
Впрочем, разумение в глазах было совсем не телячье. Этакое спокойное понимание момента.
Зинаида Прохоровна удалилась. Мы снова с грохотом сели и выжидающе притихли. Седая и усталая Анна Семеновна близоруко склонилась над классным журналом.
– Как тебя зовут, мальчик?
– Усольцев.
– У-соль-цев… А имя?
– Форик.
– Форик? Гм… А как же полное?
Он сказал негромко и отчетливо:
– Формат.
Кто-то хихикнул. Но не сильно. Был у нас в классе Ренат, был Винцент, был даже Вильгельм (Вилька Краузе). Может, и Формат – нормальное имя, только нерусского происхождения.
Однако Гонка Кочнев по прозвищу Кочан все же хохотнул:
– И правда формат: двадцать четыре на тридцать, как фотоящик!…
Отец и брат Кочана работали в фотомастерской на городском рынке, снимали там своих заказчиков на фоне всяких декораций большущей деревянной камерой. С этим аппаратом Кочан и сравнил новичка.
Форик никак не отреагировал. Класс поэтому отозвался на хохмочку вяло.
Утомленная жизнью Анна Семеновна произнесла:
– Садись вон туда, на третью парту, Усольцев. А рядом с Кочневым не садись, он тебя испортит окончательно.
– Ага! «Фор» оторву, «мат» оставлю, – согласился Кочан.
Анна Семеновна печально сказала в пространство:
– Когда же наконец педсовет исключит тебя? Хотя бы на время.
– Жди да радуйся, – отозвался Кочан. Правда, уже вполголоса.
Гонка Кочнев по прозвищу Кочан был второгодником, двоечником и хулиганом.
В каждом классе, где мне в разные годы приходилось учиться, обязательно имелся такой обалдуй – страх учеников и горе педагогов. Но обычно страх был невелик, а горе – привычное, потому что чаще всего парни эти особой злостью не отличались, одноклассников задевали редко, с учителями ругались лениво. Они просто играли давно определенную им роль двоечников-придурков и нарушителей школьной 6лагополучности.
Кочан же был явная шпана. Злой авторитет не только классного, но и школьного масштаба. Все знали, что у него есть дружки в компании некоего Грини, чей брат сидит за квартирную кражу. С Кочаном не связывались даже самые старшие в нашей школе – семиклассники. Дрался Кочан жестоко. Вернее, не дрался, а просто бил: сопротивляться ему не смели. Блатные ухват очки его действовали на нас неотразимо. Кочан умел улыбаться криво и зловеще, бойко говорил на "шицной фене", а когда его очередной раз выгоняли из класса, шел к дверям вразвалочку и напевал под нос:
