Алимжан Тохтахунов - Мой Шелковый путь
— Добрый день, месье.
— Вряд ли он будет добрым, — проворчал я, разглядывая их.
— У вас есть причины для недовольства?
— А вы полагаете, что ваш визит не может испортить день?
— Мы не собираемся портить вам день, господин Тохтахунов. Мы просто хотим поговорить.
— Хотелось бы знать, с чего вдруг у вас возникло такое желание! — усмехнулся я. — Или вы беседуете со всеми отдыхающими?
— Не со всеми, — согласился полицейский, возглавлявший приехавшую группу, и взглянул на часы.
К нему подошел молодой человек в темных очках и что-то сказал на ухо. Главный кивнул.
— Господин Тохтахунов, администрация «Карлтона» любезно выделила для нашего разговора помещение кафе. В это время там нет посетителей.
— В это время все постояльцы «Карлтона» еще нежатся в постельке, — недовольно ответил я.
— Приносим наши извинения, — сухо улыбнулся старший полицейский. — Но мы осознанно приехали в столь ранний час, чтобы не смущать гостей отеля. Зачем нужны лишние разговоры?
— Мне они не нужны.
— Нам тоже. Вот видите, мы уже нашли точку соприкосновения. Надеюсь, что поймем друг друга — полицейский жестом пригласил меня пройти в кафе.
Там, за дальним столом, уже сидел кто-то перед целой стопкой папок с бумагами.
— Присаживайтесь! — Мне предложили стул.
— Это что? — указал я на бумаги.
— Законы.
— Какие законы?
— Наши. Начиная с Кодекса Наполеона и заканчивая последними гражданскими уложениями.
Полицейский устроился на стуле напротив меня и принялся зачитывать какой-то документ. Переводчик быстро переводил на русский. Оказывается, по законам еще наполеоновских времен лицо, изгнанное из Монте-Карло автоматически считается депортированным также из Канн, Ниццы, Сен-Тропез. То есть, раз меня выдворили однажды из Монте-Карло, теперь мне не разрешалось жить в Каннах.
Хотел бы я послушать, какую песню затянули бы во весь голос западные специалисты по правам человека в России, если бы в нашей стране человека, выдворенного по каким-то причинам из Сочи, перестали бы после этого пускать в Адлер, Анапу и Геленджик. То-то поднялся бы шум на весь мир: «Ох уж эти русские! Ох уж эти душители свободы!..» А в Европе это, оказывается, запросто: выдворили без объяснений из Монте-Карло, и теперь на весь Лазурный Берег въезд воспрещен.
— Подождите, но ведь я ничего дурного не сделал! — пытался возражать я. — В чем провинился?
— Ни в чем, но это не имеет значения.
— Как не имеет значения?
— Мы просто следуем букве закона, — деловито ответил офицер. — Вас выгнали из Монте-Карло по каким-то причинам, теперь мы обязаны просить вас покинуть Канны. Таков закон.
— Послушайте, мы с вами цивилизованные люди, — старался урезонить я их. — Давайте рассуждать разумно.
— Тут бесполезно рассуждать. Мы просто выполняем нашу работу. Есть закон, и мы обязаны его выполнять, нравится он нам или нет.
— Но ведь я ни в чем не виноват! Я приехал сюда с дочкой отдыхать! Почему мы должны вдруг уезжать? Разве я кого-то ограбил? Или хотя бы обидел? Мы купаемся и загораем, ничего больше!
— Господин Тохтахунов, я понимаю ваше возмущение, но ничем не могу помочь вам. Повторяю: я лишь слежу за строгим соблюдением закона, а он не позволяет вам находиться в Каннах.
Я понял, что наткнулся на глухую стену непонимания. У них даже не было желания слушать меня. Они выполнили свою миссию — уведомили меня о необходимости покинуть Канны. Больше их ничто не интересовало.
— Что ж это такое… — растерялся я. — А вдруг потом отыщется какой-нибудь закон, из которого будет следовать, что мне нельзя проживать нигде во Франции, а потом и в Италии, а потом еще где-нибудь…
— Все может быть, — с вежливой улыбкой согласился полицейский. — Не имею представления, что вас ждет дальше, потому что мои полномочия распространяются только на Канны.
— Это же беззаконие! — взорвался я, не в силах сдерживать возмущение.
— Нет, месье, это не беззаконие, это — закон. Сожалею, что пришлось испортить вам отдых.
На том мы и расстались. Полицейские, оживленно переговариваясь между собой, пошли из отеля, не удостоив меня больше ни единым взглядом. Всем своим видом они показывали, что я перестал существовать для них. Гнев душил меня, но я понимал, что не могу ничего поделать. Сидя в пустом кафе, я пытался взять себя в руки. Мне предстояло вернуться в номер, где мирно спала моя дочь, и каким-то образом объяснить ей, что надо уезжать. Местный закон обязывал меня покинуть Канны до наступления полуночи, иначе мне грозил арест.
В подавленном состоянии я вышел из отеля и долго смотрел на море. Оно накатывало на ровный песчаный берег, не ведая человеческих забот. Мы, курортники, думали, что оно создано для нас — чтобы ублажать нас, но в действительности оно даже не замечало нашего присутствия, а уж наших забот тем более. Да и кого вообще интересуют чужие заботы? Отдельный человек — песчинка в океане человечества; никто не обратит на тебя внимание, когда ты бредешь по улице чужого города, никто не поприветствует тебя, когда ты идешь в толпе чужаков. Людская масса, называемая человечеством, равнодушна к каждому из нас, взятому в отдельности, но и человечество для каждого из нас — лишь фон, на котором мы живем. Главное — чтобы рядом были твои близкие, твои любимые. Если их нет, то и смысла нет ни в чем.
Я вернулся в «Карлтон» и направился в номер. Пора будить Лолу и уезжать. Без суеты, с достоинством… Что нам Канны?! Что нам Лазурный Берег?! Разве это единственное солнечное место в мире?
Больше я никогда не появлялся в Каннах. Но признаюсь, что проявленное ко мне хамство (пусть оно и прикрывалось вежливым зубоскальством) долго не позволяло мне вспоминать о Каннах и Монте-Карло спокойно. Я нанял адвокатов и велел им заняться моим делом. Правда, им не удалось получить ни единого ответа ни из Монте-Карло, ни из Канн, словно я был не человек, а пустое место.
— Надо просто принять это как должное, — сказали они.
— Но ведь подобное может повториться где угодно! — растерялся я. — Что за гонение? Где же демократия?
— Алимжан, вам придется смириться с тем, что демократия существует не для всех.
— Почему я должен смириться с этим? Разве я хуже других?
— Поймите, вы живете шикарно и при этом не работаете во Франции. Здесь это вызывает протест у властей, особенно у спецслужб. Вам постоянно будут докучать всевозможными претензиями.
— Почему протест? Почему претензии?
— У вас роскошная квартира в лучшем районе Парижа. Вы живете в свое удовольствие.
— Разве во Франции запрещено жить в свое удовольствие? — не понимал я.
