Дмитрий Шепелев - Жанна
Я уложил ее в огромную кровать с высокими подушками, откуда ей прекрасно видны и город, и звезды над ним, и снежинки, замершие между небом и землей. «Боже, как хорошо», – прошептала она, впервые за долгое время утонув в накрахмаленных простынях любимого отеля, и уснула таким же легким и сладким сном, как когда-то прежде. Я лег рядом и незаметно для себя тоже провалился в сон. А телефон со всеми таящимися в нем кошмарами и угрозами нашему будущему спокойствию так и остался невключенным. До утра.
Глава 22
Я проснулся, когда на часах не было и пяти утра. Вечно бурлящий, негаснущий Манхэттен притих. Снегопад продолжался. Снежинки кружились в хаотичном танце, то замирая, то неожиданно взмывая вверх с порывами ветра, то стремительно пикируя вниз. Какими разными были каждая из них здесь, на высоте моего окна, и каким одинаковым мокрым пятном становились на пальто раннего прохожего, на грязном асфальте или на горячей решетке знаменитой нью-йоркской вентиляции. Подобно людям: таким смелым, веселым, отчаянным, заносчивым или спесивым в здравии. И таким растерянным, беспомощным, уязвимым в болезни.
Рак, как я сейчас понимаю, – это записка о недолговечности твоего времени. О конечности жизни. О необходимости уходить. Только получив ее, действительно понимаешь, что смертен. В этот момент все остальные мысли, обиды, причуды и чаяния отходят на второй план. Только время, Вечность и ты. И силы, которые так нужны, чтобы пройти выпавшие испытания с высоко поднятой головой. И попробовать победить.
Я часто слышу, как люди желают себе быстрой, мгновенной смерти, полагая ее благом. Однако в ту ночь на Манхэттене я только и мечтал о том, чтобы это мгновение – моя жена впервые за долгое время спокойно спит – длилось вечно.
К семи утра я должен доставить «стекла» (анализы Жанны, клетки с образцами ее опухоли) и переведенные на английский язык выписки в клинику, чтобы врач мог назначить первый прием.
Я оставил ее спать, а сам зашагал по свежему нетоптаному снегу в Sloan Kettering Cancer Center. На обратном пути купил кофе. Вошел в номер. И… включил телефон. Вначале аппарат завис, как будто отказывался верить в то, что такое количество звонков и СМС действительно может быть отправлено всего за сутки.
Большинство сообщений пришло с незнакомых номеров от незнакомых людей: «…скажи, что это неправда…», «…я не верю своим глазам…», «…как это возможно…».
«Кто кого должен успокаивать? – бормотал я себе под нос, перелистывая сообщения. – Почему вы думаете, что у нас есть силы что-то объяснять?» Среди звонивших было и много журналистов, просивших «дать интервью», «разъяснить ситуацию», «успокоить телезрителей». «Мы готовы предоставить вознаграждение», «мы рассчитываем на эксклюзив». Кажется, в каждом из этих людей профессиональное окончательно вытеснило человеческое.
На моей странице в Facebook произошел обвал. Кажется, такого количества сообщений я не получал на день рождения и Новый год, вместе взятые, за всю мою жизнь. Большинство адресантов, тоже преимущественно незнакомых, неистово забрасывали меня рекомендациями и советами разной степени абсурдности: «…оборачивайте голову голубой глиной…», «…помогут абрикосовые косточки…», «…срочно купите экзотический фрукт, доказано, он поможет…» Кем доказано? Что за ересь? И всё это вперемежку с контактами врачующих старцев, колдунов, что лечат по скайпу, и шаманов с Дальнего Востока.
Мало кому известно, каких трудов стоило нам, поверив в возможность спасения, решиться на это путешествие в Нью-Йорк, найти силы для борьбы. Это была соломинка, за которую мы отчаянно хватались, а валящиеся на нас сообщения, несмотря на желание людей нам помочь, как будто нарочно поднимали волны, лишая нас всякого спокойствия. Нам хотелось остаться наедине друг с другом и делать то, во что мы верим. Нам не нужны были советы. Это было ужасно.
Казалось, голова вот-вот лопнет от напряжения. Вдруг сквозь шквал предложений, потоков сочувствия и советов прорвалось сообщение от коллеги с Первого канала: «Срочно перезвони Эрнсту».
Мы разговаривали непривычно долго и откровенно. И этот телефонный разговор не только стал очень важным жизненным уроком для меня, но и навсегда изменил ход истории жизни Жанны.
– Что произошло? – зазвучал мощный, но очень уставший голос на другом конце. Эрнст в Сочи, в чаду подготовки к открытию Олимпиады.
– Полгода назад у Жанны диагностирована опухоль мозга. Она чудом осталась жива. Окончена химио– и лучевая терапия. Мы в Нью-Йорке для участия в trial.
– Что я могу для вас сделать?
Уже тогда мне было известно, что коллеги из «Пусть говорят» готовили к эфиру программу, посвященную Жанне.
– Пожалуйста, остановите выпуск программы. Мы ничего не хотим обсуждать. Нам просто нужно остаться одним, пока Жанна не встанет на ноги. Пожалуйста, пусть нас оставят в покое. Это ведь в ваших силах.
Тогда в ответ я получил, возможно, один из важнейших советов, который еще не один год после будет ободрять меня в минуты отчаяния и растерянности. И без которого всё происходящее далее с Жанной и с нами было бы другим.
– Я могу это сделать. Но запомни: вас уже никогда не оставят в покое. Вас будут преследовать, пока не добьются своего. Не забывай, публичность – это ответственность. Вы в ответе перед теми, кто вас видит, слышит и любит. Так поступают публичные люди во всем мире. И вы не исключение. Поговори с ними, иначе сделаешь только хуже. Лучшей площадки, чем «Пусть говорят», тебе не найти. – И, помолчав, добавил: – Мы объявим о сборе средств на лечение Жанны.
– Но у нас есть деньги.
– Запиши обращение. И если понадоблюсь, я рядом.
Этот разговор стал решающим в моем осознании происходящего. А собранные средства продлят жизнь Жанны на полтора года. За что я бесконечно признателен. Спасибо, Константин Львович. Вы не только однажды круто изменили мою профессиональную жизнь, но навсегда изменили и личную.
Я должен записать видеообращение, которое объяснит, что происходит с Жанной. Но сперва нужно поговорить с ней. Усаживаюсь на край ее кровати и пересказываю всё, что произошло. Она согласна.
Из Москвы звонят представители благотворительного фонда «Русфонд». Именно этот фонд по просьбе Первого канала станет оператором сбора денег на лечение Жанны. «Скажите, сколько вы рассчитываете получить? – спрашивают у меня. – Обозначьте сумму. Всё собранное сверх этого будет потрачено на лечение нуждающихся в этом детей». Я беспомощно молчу. Даже не могу представить, сколько может стоить будущее лечение. Да и какое оно, это будущее? Конкретного плана лечения к тому моменту у нас еще нет: прием у врача в Sloan Kettering назначен только на следующий день. Тогда никто не может предугадать, как повернется судьба и куда в итоге мы отправимся за шансом на спасение. Мы стремимся найти самое адекватное и современное лечение. Одна надежда. Как я могу назвать цену?
