Топи и выси моего сердца. Дневник - Дугина Дарья Александровна
Арестовали за то, что я туранская. Приятное. За окном машины исправно бродят в сторону того, где солнце. А я немного выведена из комы, но силы все еще не вернулись.
Платонова вернулась. Ее возродили Францией, приказом уб…, уб…, уб… и туранским арестом… Видимо, кто-то свыше дал приказ. Помиловать.
Идея: прописывать на каждую задачу четкое ТЗ с планом реализации, даже если это, например, эмоции.
Здравствуй, олеонафт! Я думаю, ты хотел бы услышать, что вокруг меня красивые деревья, которые превращаются в единое серое пятно, когда пересекаются их ветви, и когда обугленные от осени, одиноко стоящие березы пересекаются с елями. Но я не могу рассказать тебе эту историю, потому что ее нету. Потому что единственное, что я вижу – это линия фонарей. Это длинные машины, которые куда-то бесполезно мчатся – кто-то быстро, кто-то медленно. И по обеим сторонам я даже не вижу леса: я вижу черные пятна. Это дорога, которую можно делить на отрезки. Вот воля номер один, вот воля номер два, вот воля номер три или воля к благому. И каждое из этих направлений – это маленькая воля. Это некий жест, обращенный на предел, некоторое преодоление. Я мчусь по этому черному пространству, холодному. Не подпускаю его к себе, потому что, если я открою окно, то я моментально замерзну, и не будет ни одного способа, как я смогу восстановить температуру своего тела. Я мчусь, и единственное, что составляет ориентир – это линия фонарей. Она безжалостно одинаковая, безжалостно. И даже редкие знаки и названия рек все равно говорят о том, что они все безжалостно похожи, каждый пейзаж является идентичным предыдущему.
Знаете, если есть меняющийся пейзаж, – когда вы едете на поезде, или летите на самолете, они тоже разнообразны, хотя и представляют собой квадраты полей, – то сейчас я нахожусь в одном и том же пространстве. Это что-то вечно продолжающееся. Здесь нет никаких изменений и колебаний. И красные задние фары машин все так же сопровождают меня. В них даже нет никакой особенности, никакого новшества. Все это совершенно бессмысленно, беспощадно одинаково. Иногда встречаются маленькие остановки, иногда бывает даже одна церковь, в которой можно было бы остановиться, но она на другой стороне. Вроде она даже посвящена погибшим ЧВК-шникам – я этого не знаю, кто-то мне об этом рассказал, но меня же так легко обмануть.
Что касается военной тематики: если мне кто-то что-то говорит, я сразу же теряю контроль и внимательно слушаю, и верю каждому слову. Это моя особенность детства: когда ты ребенок, ты очень серьезно относишься к некоторым вещам. Ты хочешь скорее освоить нечто взрослое, поэтому война для тебя – признак твоего совершенствования и взросления.
Войну нам показали на одном из горизонтов, совершенно чуждых, через детей. Мы сделали это мягко, совершенно естественно. И сейчас, только что, я получила огромный отзыв: что мы победили, что это и есть та контргегемония, которая возможна сегодня как альтернатива уничтожающему культуры и человечество гегемонистскому дискурсу. Именно так действует контргегемония, причем я уверена… Кстати, интересно, я собираюсь сделать свою фильмо-версию жестче, и я понимаю, что она бы не прошла. Она бы не встроилась в контекст. Но я надеюсь, если у меня будет время и будут возможности, я смонтирую фильм, сделаю свою версию – альтернативную, и у меня получится что-то другое. Хочу сделать минут на 10, наверное, больное, болезненное, резкое, и чтобы там было очень много контрастов.
Благо / зло, благо / зло, благо / зло. Это постоянное метание составляет в неоплатонизме определенную ступень напряжения. Где та точка, в которой благо истлевает, и вроде его уже не различить… В неоплатонизме максимальный контраст есть в моменте про πρόοδος; (эманация) и ἐπιστροφή (возвращение), нисхожение и восхождение [256]. Нисхождение – резко вниз, восхождение – резко вверх, экстатическое восхождение. Но контрастность, о которой я говорю – это не неоплатоническая контрастность, я говорю о гностической версии контрастности. То есть, фильм должен быть гностическим, мы должны очутиться в аду. Собственно, это постараемся показать. Вообще, если снять фильм, который мне показал Никита, будет изумительно: на одном кадре пройти во время боевых учений (минимум – учений, максимум – войны) минут семь. Это было бы круто. Но на это мне не хватит воли: я же – совершенный трус, я же боюсь войны. Говорят, кстати, что инстинкт самосохранения зависит от интеллекта – ха-ха, в моем случае, это показало бы какой-то уровень интеллекта. Но так как у меня его нет, будем считать меня бракованным экземпляром. Интеллект низкий, а инстинкт самосохранения высокий. Что-то пошло не так.
В общем, еду я по этому бесконечному долгому пути. Он все монотоннее и монотоннее, уж замолкла турецкая музыка. Единственное, чего я жду, это заправки, потому что осталось на 195 километров бензина (хотя бак на 60 литров – это идеальное решение). И с завтрашнего дня – возрождение! К сожалению, мне отказано в падении. Меня резко развернуло, так произошло – тремя факторами совершенно разного толка. Просто весь мир меня взял и помиловал. Помиловал, может, для какого-то высшего достижения или высшего страдания – но помилование человека будет. Будет. И это хорошо. Это хорошо, потому что помилование нужно.
Уважаемые подписчики канала «Олеонафт»! Те семь несчастных людей. Я хочу попросить у вас искренне прощения и принести соболезнования за то, что потратила ваше время – соболезнования вашему ушедшему времени, которое вы потратили (а возможно, не потратили) на прослушивание этих чудовищных голосовых сообщений, в которых я пою. Это было сделано исключительно с одной целью: для того, чтобы сохранить возможность перемещаться – по машинным рядам, между городами и, естественно, все это шло во благо автора этого телеграмм-канала. Такой экспансии и тоталитаризма в области музыки больше никогда не повторится, вы не станете свидетелями такого буйства. Я пела, я ехала, я почти доехала до точки назначения. Настроение стабильное, состояние также. Состояние немного уходит в полную разрядку, но, впрочем, с этим можно справиться. Поменять за день два города и поменять целых четыре области: Ленинградскую, Новгородскую, Тверскую и Московскую – это тоже серьезное испытание. Вы понимаете, что в таких условиях должна происходить акклиматизация, процесс реабилитации, детоксикация. От всех приключений, которые случаются. Однако то, в чем я хочу заверить: все стало лучше. Жить стало лучше, жить стало веселее. Спасибо, что остаетесь с нами! Можете заказывать свою рекламу в личных сообщениях, передавать приветы, а также отписываться – это не возбраняется, но и не приветствуется. Всего доброго! Ваш господин Олеонафт.
Уважаемые друзья и подписчики, последние недели две я работала на пределе (и чуть дальше) моих сил – пустив все резервы энергии на спасение деликатной ситуации, которую, вроде, удалось разрешить. И так по нескольким направлениям. Очень вас прошу с пониманием отнестись к моему неадекватному поведению, а также к тому, что не встречаюсь с вами и игнорирую сообщения или порой резко отвечаю. Причина – полное измождение, которое необходимо выправить в малые сроки.
Друзья! Мы в этот мир заброшены [257] ненадолго. Нам здесь нужно много что сделать. На нас – долг и миссия. Если мы будем все проваливать, если мы будем бесчувственно терять себя, отключаться из этого мира, если мы будем лениться, то мы не уйдем далеко. Нам нужна внутренняя революция, революция духа. И если мы будем расклеиваться, это ни к чему хорошему не приведет. Поэтому агрессия – это форма консолидация субъектности и форма ее взращивания. Поэтому на мою агрессию вы можете обижаться, огорчаться, можете не огорчаться, можете ее смягчать, если вы хитры и умны. У меня большая просьба: воспримите мою агрессивность, ярость, напористость, язвительность как данность. Но вы не представляете, что эту данность можно очень легко обмануть и превратить ее в совершенное добро. Просто научитесь это грамотно делать: вот такое вам спецзадание.
