Леонид Жолудев - Стальная эскадрилья
Во второй половине октября мы были уже на подходе к линии фронта, обозначенной на нашей полетной карте. Ожидая повышения плотности вражеских войск, стали более осторожными.
Однажды ночью решили зайти в небольшую деревушку, расположенную неподалеку от крупного села Ильино. Местные жители сказали, что немцев здесь нет. Мы приблизились со стороны огородов к крайней избе, укрылись за плетнем и стали наблюдать. Вскоре туда вошел какой-то человек среднего роста, с винтовкой в руке. Пока мы шепотом совещались, что делать, незнакомец снова появился на крыльце. Постоял немного и направился в нашу сторону. Мы тут же схватили его, обезоружили и ввели в хату. Там сидели на лавках старик и двое ребятишек. При виде "гостей" они встали и, по примеру нашего арестованного, подняли вверх руки. Я сказал, что им ничего не угрожает. Дед и мальчишки, переглянувшись, спокойно сели на свои места.
Тусклого света керосиновой лампы с разбитым стеклом было вполне достаточно, чтобы рассмотреть захваченного человека. Перед нами стоял парень лет двадцати, в военной залатанной гимнастерке и яловых сапогах, облепленных грязью. На его худом давно небритом лицо лежала усталость.
Спрашиваю старика, зачем заходил сюда этот человек? Тот отвечает: мол, спрашивал, как пройти в Ильино. На вопросы, кто он, куда и откуда идет, неизвестный не отвечал, смотрел в сторону. Пробую подойти к нему иначе: показываю удостоверение личности, говорю, что мы советские воины, что судьба его зависит от правдивости ответов.
Подействовало. Немного помолчав, наш пленник назвался Шатиловым, сказал, что он - рядовой артиллерийского полка, попавшего в окружение под Минском. Их группа дважды пыталась пробиться к своим, но безуспешно: фронт быстро откатывался на восток. О составе группы и ее местонахождении Шатилов категорически отказался говорить. Мне понравилось поведение солдата, который здесь, в тылу врага, оставался верным воинской присяге.
- Вы коммунист? - спросил я в упор.
- Нет, комсомолец, - ответил Шатилов, и в его глазах мелькнули огоньки.
- Покажите билет.
- Нет билета. Закопал под Минском, когда первый раз выходили из окружения, - вяло отозвался собеседник.
Заметив, что я укоризненно покачал головой, он вдруг вспылил:
- Разве я один? Кто же во вражеском тылу носит при себе такие документы? Ведь если с ними попадешься - сразу поставят к стенке. А нам обязательно надо к своим дойти. Потом вернемся и откопаем. Сами-то небось тоже сейчас беспартийными ходите...
Шатилов говорил резко, громко, словно и себя хотел убедить в правомерности своего поступка.
Но когда я молча расстегнул левый карман гимнастерки и, не торопясь, вытащил пергаментный пакетик, мой собеседник словно споткнулся на полуслове. А при виде партийного билета он широко раскрыл серые глаза и сдавленным голосом попросил:
- Дайте взглянуть...
Подержав в руках красную книжечку, Шатилов виновато сказал:
- Извините меня, пожалуйста. За все, что здесь говорил. Я сейчас же поведу вас к своим товарищам.
Так партийный билет стал для нас в тылу у врага паролем и пропуском.
Сопровождаемые Шатиловым, мы направились в лес, находившийся неподалеку от деревни. Когда вышли за околицу, наш проводник попросил вернуть ему винтовку.
"Стыдно мне, - виноватил себя он, - за многое стыдно".
Оружие мы ему вернули.
Пройдя километра полтора по лесной дороге, свернули на узкую тропу и минут через десять увидели ярко горевший костер, окруженный людьми. Навстречу поднялся рослый бородач лет тридцати.
"Наш командир", - шепнул мне Шатилов.
Я представился и представил штурмана и радиста. Бородач назвал себя Подгорным - старшим лейтенантом, командиром артиллерийского дивизиона 58-го гаубичного артполка. Потом он познакомил нас со своими подчиненными. Среди них были младший лейтенант Ткачев, старший сержант Новиков, сержант Еремин, красноармейцы Ешидзе, Грязнов, Куликов. Они были измождены и оборваны, но все при оружии. В каждом чувствовалось неукротимое стремление пробиться к своим и снова сражаться с ненавистным врагом.
Тут же выяснилось, что эта группа следует на восток без карты, поэтому часто натыкается на вражеские гарнизоны и несет неоправданные потери. Я показал проложенный нами маршрут и предложил идти вместе. Подгорный и Ткачев согласились. С рассветом мы покинули бивак и направились на восток.
На второй или третий день пути сильный снегопад и плохая видимость позволили двигаться даже днем. Мы вплотную подошли к тому месту, где, по нашим расчетам, проходил передний край. Но он, увы, уже отодвинулся на восток. А здесь остались лишь следы жестоких боев. Повсюду валялись уже тронутые ржавчиной снаряды, патроны и винтовки, со вздернутыми стволами стояли пушки и минометы, чернели обгоревшие коробки вражеских танков. Было видно, что на этом рубеже советские воины стояли насмерть.
Отдохнув в блиндажах, сохранившихся невдалеке от бывшего переднего края, мы двинулись в путь. Несколько раз натыкались на вражеские гарнизоны, вступали в перестрелку с ними, но от намеченного маршрута старались не отклоняться. Даже в самые трудные моменты никто не жаловался на усталость, тяготы переносили с исключительной выдержкой.
На исходе октября 1941 года группа неожиданно напоролась на крупную колонну немецких войск. Гитлеровцы открыли сильный огонь из пулеметов и минометов. Вступать с ними в бой было неблагоразумно. Горстка бойцов не могла противостоять регулярной части. Что делать? Дорога вперед, к спасительному лесу, оказалась перерезанной. Оставалось или отойти назад, в безлесную местность, или пробиваться вправо, через кустарник. Выбрали второе. Отстреливаясь, короткими перебежками углубились в густые заросли. Под ногами захлюпала ледяная вода. Порой погружались в болото по пояс, но шли, держа оружие на вытянутых руках.
Однако враг разгадал наш замысел. Несколько наших попыток выйти из заболоченного кустарника на сушу оказались безуспешными. Повсюду мы натыкались на засады гитлеровцев. Они обложили нас крепко, зная, что в ледяной воде долго не высидишь. И действительно: с каждой минутой мы теряли силы, а значит, и боеспособность.
Ночь прошла в поисках выхода. Посовещавшись, решили повернуть в глубь Пелецких мхов, в сплошную кочковатую трясину, покрытую редкими карликовыми сосенками и березками. Плавающий слой мха с трудом удерживал только одного человека. Чтобы не провалиться в пучину, нужно было идти не останавливаясь, то в дело перепрыгивать с кочки на кочку. Каждый из нас кроме оружия нес длинный шест и, когда проваливался, опирался на него, терпеливо дожидаясь помощи товарищей.
