Варлен Стронгин - Любовь Полищук. Безумство храброй
Мимо Мариэтты Сергеевны не мог пройти факт, отмеченный наркомом здравоохранения Семашко о том, что при вскрытии в голове Ленина вместо мозга обнаружили зеленую жижицу.
Мариэтта Сергеевна прожила большую жизнь – 94 года и, конечно, читала высказывание ученого историка Д. А. Волкогонова о том, что рано или поздно в истории все становится на свои места. Еще в 1955 году он напомнил людям, что «история лаврами победителей увенчивает своих лауреатов обычно много лет спустя. Ленин казался победителем на все времена, но в его октябрьском триумфе Милюков, Мартов, Плеханов, Керенский и другие проницательные россияне увидели смутные очертания неизбежного исторического поражения. Сегодня мы знаем, что именно они оказались правы». Мы – это еще не значит весь народ. Даже в среде интеллигенции ходит мнение и весьма уверенное, что святое дело Ленина исказил Сталин. На полных аншлагах идут спектакли, посвященные этой теме: «Мы – победим», «Большевики»… Даже такой смелый и прогрессивный поэт, как Андрей Вознесенский, со свойственным ему темпераментом требует: «Уберите Ленина с денег». Мариэтта Сергеевна, уже, наверное, многое понявшая из происшедшего в стране за последние 80 лет, не высказывается на эту тему. Трудно, а может, и невозможно расставаться с образом человека, создаваемого ею в литературе всю свою жизнь. Ее творчеством восхищаются многие умные и известные люди, приезжают с визитами дружбы к ней в Дом творчества «Переделкино» Райкин, Утесов, Русланова и Гаркави… Одну из своих лучших книг посвящает Аркадию Райкину – «борцу за справедливость».
Шагинян в юные годы была прекрасной шахматисткой, разбирала партии ведущих гроссмейстеров мира. Очень ждала матча на первенство мира между русским эмигрантом чемпионом Александром Алёхиным и надеждой советских шахматистов – молодым и талантливым Михаилом Ботвинником. Внезапно Алёхин умирает. Своей ли смертью? – мучает Шагинян вопрос. Ведь советское правительство не было уверено в победе своего представителя, а поражение его пережило бы очень сильно и расценило как удар по системе социалистических приоритетов и ценностей. Говорят, что причиной смерти Алехина стала застрявшая в его горле кость. В те же годы от отравления с голливудском ресторане умирает композитор Самуил Покрасс, эмигрировавший в Америку автор песни «Красная Армия всех сильней» и написавший там музыку к фильму «Три мушкетера», обошедшему весь мир, что очень разозлило Сталина. Отравление свалили на белую эмиграцию. Как было на самом деле? Кто теперь ответит на этот вопрос? Найдутся ли какие-нибудь документы по этому вопросу? Может, в закрытых делах Лубянки или в секретных думах Мариэтты Шагинян, если они существовали. Она любит своих родных и заботится об их будущем. Свою последнюю книгу «Человек и время» посвящает «дочери Мирэли, внучке Леночке, правнуку Славику, внуку Сереже» – будущему мужу Любы Полищук. О Ленине Мариэтта Сергеевна писала много и вдохновенно, о Сталине – ни слова.
Люба Полищук ощущает в своем новом доме атмосферу свободы и раскованности, демократизм мнений, гуманизм поступков: сама Мариэтта Сергеевна даже не упоминает о Ленине, доброжелательна к Любе, а свекровь считает, что если ее любимый сын выбрал в жены эту женщину, то она самая прекрасная на свете, и впрочем, многоопытная свекровь была недалека от истины.
Знакомство с нею произошло неожиданно. Люба шла к себе домой по Арбату, позвонила, жених говорит: «Заходи давай, мама навертела котлет». Котлеты терпеть не могла, но пошла. Заходит, вся из себя индифферентная. А квартира то! До потолка – картины. Третьяковка. (Мирэль Шагинян – отличная художница. – В. С.) Книги бесконечные, портрет Мариэтты Шагинян – Люба и не знала, что Серега ее внук. В семье считали, и не без юмора, что бабушка, то есть сама Мариэтта Шагинян, сказала две великие вещи. Провожая внука в армию, в Туркмению, охранять зэков в пустыне, Мариэтта вскричала: «Что, Ашхабад? Только не есть немытых фруктов!» Вторая гениальная фраза была: «Имей в виду, что тебя будут бить дети рабочих и крестьян», Как считает подруга Любы Алла Бассарт, невеста как-то мало знала о женихе и не придавала этому значения. Главное – парень из интеллигентной семьи, с художественным уклоном, близок к искусству, а значит, и к театру. Ведут Любу в гостиную, дают котлеты. С испугу съела одну – понравилось. Котлеты назывались «крэм».
А через пару дней, «по всей форме», как требовала Люба, является жених с веничком гвоздик: «Ну вот. Руку и сердце предлагаю». Люба, между прочим, гвоздики ненавидела и с ходу, придумав, говорит: «А мама твоя мне сказала, что тебе дали деньги на розы, подлюка». Вот так замечательно, весело и щедро, работая и шутя до изнеможения, открытым для гостей домом Цигаль и Полищук зажили счастливой жизнью. А зажима мнений, «ленинской дисциплины», неукоснительного единомыслия, которые якобы существовали в семье Мариэтты Сергеевны Шагинян и ее родных, Люба ни разу не ощутила. Однажды Любе раздался звонок из Кремля. Приглашали на вручение диплома Народной артистки России. Приглашали от имени президента Бориса Николаевича Ельцина.
– Не пойду, – вдруг огрызнулась Люба. – Пусть сначала выведет войска из Чечни.
– Не пойти нельзя, – сказала Мирэль, – все-таки приглашает наш президент.
И Сергей поддержал маму. Люба вернулась из Кремля недовольная и буркнула только одну фразу: «Был трезв. И на руке не хватало двух пальцев». А через пару месяцев, когда у Ельцина спросил телеведущий: были ли у него за время президентства какие-нибудь серьезные ошибки? Ельцин склонил голову: «Была одна и очень серьезная ошибка – война в Чечне. О чем очень сожалею». Слушая его ответ, Люба ткнула пальцем в телевизор:
– Я же тебя предупреждала!
«Жизнь прожить – не поле перейти», тем более прочувствовать чужую жизнь, о которой пишешь книгу.
Я вновь вспоминаю Любу перед выходом на сцену, притаившуюся за темными кулисами в концертном зале Новосибирска, ее грустноватые с оттенком обиды глаза. И опять думаю, почему именно меня она предупредила о том, что пускается в гастроли после запоя. С одной стороны, понятно – я пригласил ее в поездку и ответствен за концерт. Но она была абсолютно трезвой. В ней не сидело ни грамма хмеля. Она вела себя нормально, вполне адекватно происходящему и в аэропорту Домодедово, и по приезде в Новосибирск, и в концертном зале. Разыгрывала меня? Проверяла на человечность? Не устрою ли я ей экспертизу на алкогольное отравление, как водителю дальнобойщику? У меня было много врагов, циничных и жестоких, но додуматься до такого – даже у них просто не хватило бы хитрости. В чем же дело? Остается думать, что Люба чего-то боялась. Человеку, не посвященному в жизнь студентов эстрадной студии, расположенной под сценой летнего театра на ВДНХ, мой вывод может показаться странным, но иного я не нахожу. Люба боялась голодного обморока, могущего произойти с нею на сцене во время номера, когда будут напряжены последние силы. Признаться мне в том, что не ела несколько дней, и хотя бы одолжить деньги – стеснялась. И вот придумала не существовавшую пьянку, на всякий случай, если что произойдет и она не сможет довести номер до конца. Чтобы понять ее состояние, нужно знать, что стипендия студентов эстрадной студии была в несколько раз меньше самого низкого прожиточного минимума. И случалось, довольно часто, что студенток студии, как и находившихся в таком же материальном положении учениц школы циркового искусства, милиция задерживала на Курском вокзале, где они промышляли проституцией и не для обогащения, а ради элементарного пропитания. Начальство студии и школы знали об этом, сочувствовали своим студенткам, но помочь дельно не могли. А нагрузки в этих учебных заведениях, особенно у гимнастов, жонглеров и других представителей оригинальных жанров, были очень велики.
