Эрве Шаландар - Меня спасла слеза. Реальная история о хрупкости жизни и о том, что любовь способна творить чудеса
Я совершила его, это необыкновенное возвращение к жизни. Я поднялась из ада. Поначалу я была всего лишь разумом, заключенным в тюрьму. Потом всего лишь парализованным телом. И вот я снова аноним среди толпы. Я вернулась в общество обычных людей. Замурованная заживо, вернулась в настоящую жизнь. В конце жизни маленькая старушка превратилась не в молодую девушку, а в пятидесятилетнюю женщину (почти нормальную).
Погода прекрасная, деревья покрываются красивой нежной зеленью.
Я чувствую себя как узница, которая выходит на волю из ворот тюрьмы. У воздуха совершенно другой вкус, он пьянит. Я доставляю себе удовольствие и покупаю кое-что. Я покупаю шоколад для Рэя. Я стараюсь выглядеть совершенно естественно, когда открываю бумажник, когда протягиваю руку и беру пакет, который подает продавщица. Небо огромное, ветер выметает все дурные мысли. Он щекочет мне лицо, заставляя улыбнуться.
Еще одна символическая дата, и поверьте мне, я это не нарочно. Сегодня 20 марта. Первый день весны[9].
Глава 33. От конца к началу
Ноябрь 2010 года
Мысленно я преодолела сотни километров, оставаясь прикованной к больничной кровати долгие месяцы.
Потом я научилась совершать неимоверное усилие, чтобы сдвинуть на несколько сантиметров мою руку.
Потом я попробовала покачаться на столе для вертикализации, чтобы заставить улыбнуться медсестер и показать, как я счастлива тем, что стою.
Потом я отправилась штурмовать обеззараженные коридоры, согнутая, неповоротливая, дрожащая, с непостоянной энергией старушки.
И вот теперь я танцую, как новобрачная! Я вальсирую с моим любимым в танцевальном зале круизного теплохода, курсирующего по Нилу. Пирамиды, сфинксы, базары, пустыня… Мы далеко от Страсбурга, и болезнь осталась позади. Каждый день мы, словно гурманы, наслаждаемся поданным нам блюдом из солнца, истории и экзотики. Каждый вечер мы с Рэем танцуем, анонимная пара среди десятков других.
Это недельное путешествие — подарок Рэю на день рождения. Но на легендарной реке у ворот Востока мы празднуем еще и конец невероятной истории. И начало новой. Более банальной, я надеюсь, и несравнимо более прекрасной.
Мы далеко от Страсбурга, и болезнь осталась позади. Каждый день мы, словно гурманы, наслаждаемся поданным нам блюдом из солнца, истории и экзотики.
Музыка безумствует, я поворачиваюсь, у меня кружится голова, и Рэй удерживает меня. Его объятия — это страховка от любого риска. Я могла бы внушить себе, что неуверенность моих шагов связана с вращением, качкой, с опьянением от счастья. Всегда непрочное равновесие танца позволило бы забыть о неустойчивости моего тела, все еще немного неловкого, нерешительного. Я сохранила стройность, но вынуждена признать реальность: какая же я тяжелая! Рэй на это не жалуется, он улыбается, шутит. Как же он волнуется!
— Держи меня крепко!
Это и любовная фраза, и выражение тревоги.
Хотя я отлично знаю, что бояться мне нечего: муж доказал мне, что он не из тех, кто даст мне упасть.
Июль 2011 года
Я все еще цепляюсь за Рэя.
Я хватаюсь за него, не отпускаю в течение многих часов. Обстановка менее гламурная, но такая же величественная: мы высоко в горах на таких крутых тропах, что этот поход для меня равнозначен занятиям альпинизмом.
Мы в походе по массиву Эгий-Руж напротив Монблана. Первые дни я щипала себя, чтобы поверить, что я действительно вернулась в горы. Я жадно вдыхаю свежий воздух, слегка пикантный, чтобы убедиться в том, что снова могу дышать полной грудью. Я без устали всматриваюсь в панораму, чтобы констатировать, что снова могу обнять взглядом безграничность. И теперь упорно карабкаюсь, стискивая зубы, чтобы констатировать: я снова способна на это. Честно говоря, это еще не совсем то, но мой прогресс очень ободряет.
Рэй оставил меня на два дня, чтобы подарить себе переход через Бюэ с группой наиболее опытных туристов. Я ограничилась классическим обходом Физ. А это все-таки четыре-пять часов ежедневной ходьбы в течение недели с учетом преодоления множества перевалов на высоте более двух тысяч метров. Утром мне необходимо «размять» мое тело: я все еще просыпаюсь, как маленькая старушка, и тренировки сложнее оттого, что я ужасно разбита. Как будто я упала с грузовика. Но и другие туристы испытывают боль. И эти боли меня совершенно не беспокоят в отличие от тех, других болей. Эти боли естественные, логические, законные. Так болит тело, которое всего лишь снова начало работать.
Маршруты двух групп соединились. Я снова встретилась с моим проводником. А он мне очень нужен, потому что дорога остается крутой и начался дождь.
Я вернулась в горы. Я жадно вдыхаю свежий воздух, чтобы убедиться в том, что снова могу дышать полной грудью. И теперь упорно карабкаюсь, стискивая зубы, чтобы констатировать: я снова способна на это.
Мы промокли до костей. Мне не терпится попасть в спартанский комфорт приюта в Плате. Я радуюсь. Это отсутствие комфорта на высоте две тысячи тридцать два метра в сыром тумане просто восхитительно, если боишься провести остаток своих дней прикованной к постели.
Этот поход начался 14 июля. Ровно через два года — день в день — после внутренней катастрофы, сразившей меня. Годом раньше, в первую годовщину начала моей болезни, я тоже не была дома. Я устроила так, чтобы оказаться у дочери в пригороде Парижа. Настанет ли день, когда эта дата снова станет для меня только Днем взятия Бастилии, праздником с танцами и фейерверками? Сильно в этом сомневаюсь. Для меня этот государственный праздник остается непростым днем.
Декабрь 2011 года
Сейчас я создаю абсолютную иллюзию. В последнее время я не раз встречала знакомых женщин, которые были не в курсе моих злоключений. Они ничего не заметили:
— Привет, Анжель! Как поживаешь? Давненько не виделись… Ты отлично выглядишь!
В моей внешности не осталось ни единого внешнего признака болезни. Мои волосы уже не похожи на свалявшуюся шерсть, как это было после моего пробуждения. Я ем, я хожу, я двигаюсь, я нормально говорю. Трахеостома оставила на моей шее странный шрам, похожий на неправильно расположенный пупок. Благодаря небольшой эстетической корректировке теперь ничто не напоминает о том отверстии. Гастростома оставила след на моем животе, но он не виден, хорошо спрятан и смущает меня не более, чем воспоминание об удаленном аппендиксе. Никому в голову не приходит, что мне необходимы пять еженедельных занятий с кинезиотерапевтом и логопедом. Никто не знает, что иногда по вечерам, когда я устаю, у меня появляется шум в ушах. Никто не подозревает, что у меня развилась «больницефобия»: мне страшно снова оказаться в руках врачей. Даже из-за ерунды. Раньше я ходила в больницу без страха, потому что мне нужно было лечение. Этой беззаботности больше нет. Теперь я дрожу при мысли о том, что снова придется страдать.
