Гарри Каспаров - Безлимитный поединок
На фоне довольно единодушного поругивания меня за большое количество ничьих диссонансом прозвучало мнение, высказанное после 21-й партии Юрием Авербахом: «Сейчас очень много говорят об изменившемся характере матча, о новой стратегии, применяемой претендентом. И у каждого есть своя версия происходящего. Некоторые полагают, что Каспаров уже за благо считает сделать лишнюю ничью с чемпионом мира. Многие уверены, что претендент просто за счет ничьих удлиняет матч, чтобы не осталось воспоминания об этом поединке, как чуть ли не о самом коротком и неравном по силам матче в истории. Вряд ли! Каспаров еще слишком молод, чтобы всерьез думать об истории. Мне кажется, подтекст этих ничьих, с точки зрения Каспарова, примерно таков: если даже матч закончится твоей победой, а он скорее всего так и закончится, это не ты выиграл, а я проиграл. Слишком уж я полез на тебя. А вот теперь попробуй выиграй, когда я не выжимаю из позиции больше, чем положено. Это, если хотите, своеобразный реванш Каспарова. Его оправдание и перед самим собой, и перед общественным мнением, и даже заявка на будущее».
Я понимал, что, если проиграю под ноль, это будет самое сокрушительное поражение в современной истории шахмат. Так наказывал только Фишер, но не в матче за мировую корону. До сих пор удивляюсь, как мне вообще удалось совладать с собой в такой ситуации, потому что на меня иногда находит мрачное настроение и по менее значительным поводам. Я не представляю, как мог выдерживать такое напряжение в течение нескольких месяцев.
Друзья делали все, чтобы поднять мой дух. Сменяя друг друга, приезжали бакинские родственники — близкие и не очень близкие, — и все старались ободрить меня: кто шутками, кто присутствием в зале, создавая атмосферу «своего поля», кто неловкими попытками отвлечь меня от тяжелых мыслей. Едва ли не лучше всех это удавалось моему водителю Коле, человеку неисчерпаемого народного юмора, к которому я очень привязан. А при счете 0:5 один бакинский друг даже предложил мне заключить пари на его машину, что я все равно выиграю матч…
Тренерам тоже приходилось нелегко, они не знали, что посоветовать в такой отчаянной ситуации. Уже потом мама рассказала, что некоторые из них даже хотели «подать в отставку», считая, что виноваты в моих неудачах. Но она убедила их остаться, понимая, сколь необходима мне их поддержка.
Именно в этой ситуации мама была мне особенно нужна. Не думаю, что без нее я бы справился. Были люди, обвинявшие ее в моих стартовых поражениях; они говорили, что по ее вине я стал слишком самоуверенным. Это утверждение неверно и несправедливо. Тот, кто знает нас, не мог бы так думать. Понятно, что проблем моей чисто шахматной подготовки мама не касается. Но у нее и без этого столько самых разных забот! Я просто убежден, что без ее самоотверженной помощи, на какую способны только матери, я не стал бы чемпионом в таком молодом возрасте.
Главное, что с ней я могу быть откровенен, как ни с кем другим. В критические минуты ты слышишь голос, которому привык верить уже долгие годы. Каждому из нас необходим кто-то, кому можешь довериться, высказать все, без утайки, называя вещи своими именами. И тогда чаще всего ты сам понимаешь, как поступить. Мама шутя говорит, что она поглощает мой стресс.
Обычно мы засиживались за разговорами до глубокой ночи. И хотя все представлялось беспросветным и безнадежным, какой-то лучик надежды никогда не гас. При счете 0:5 нам было очень плохо, но потом я выиграл, и появилась какая-то зацепка, пусть слабенькая, но все же реальная… Трудно описать словами все, что мы пережили тогда. Зима 1984 года — время, когда я окончательно стал взрослым.
«Представьте себе человека, повисшего над пропастью на одной руке, и вы получите полное представление о положении, в котором находился Каспаров уже после 27-й партии, — писал Марк Тайманов. — В сущности, ему стоит сделать один неверный ход, и этого может оказаться достаточно для поражения в матче. И вот под таким дамокловым мечом претендент находится уже длительное время — и с кем! С самим чемпионом мира! При этом он даже сумел одну партию выиграть, а в ряде других обострить ситуацию и диктовать ход борьбы».
Один человек очень помог мне в то время. Тогда я не мог его назвать, это должно было оставаться тайной, хотя он был известной фигурой. Его зовут Тофик Дадашев. Он родился в 1947 году в Баку. Свои первые психологические опыты он проводил уже в возрасте тринадцати-четырнадцати лет. Летом 1964 года, будучи в Харькове, он познакомился со знаменитым Вольфом Мессингом. Эта встреча решила его судьбу.
Мы познакомились с Дадашевым, когда я проигрывал со счетом 0:4. Он поддержал меня в ситуации, казавшейся безнадежной, убеждая в том, что я не проиграю матч, даже если счет увеличится до 0:5. Этот счет Дадашев как бы предсказал, хотя он и не был неизбежен.
Я тоже человек интуиции. И обычно предчувствую то, что должно случиться. Но в данном случае такого предчувствия не было. Мама тоже говорила, что не знает, чем все закончится. Но она просто не могла поверить, что я проиграю. Это помогало нам держаться, когда, казалось, уже все потеряно. Конечно же действительный финал матча предвидеть было невозможно. Разве мог кто-то вообразить тот провал, к которому привел его Кампоманес 15 февраля 1985 года, когда до этой даты оставались месяцы?
Но был человек, плечо которого я незримо ощущал на протяжении всего того бесконечного марафона, — Владимир Высоцкий. За полчаса до начала партии я уединялся, надевал наушники и включал магнитофон… Все 48 раз мчались его «Кони» по краю пропасти, 48 раз это невероятное, ирреальное видение придавало мне силы для продолжения беспощадной борьбы.
Я никогда не видел живого Высоцкого. Просто не успел. Преграда времени развела наши дороги. Но никаким преградам не удалось и не удастся остановить голос Высоцкого, рвущийся нам навстречу.
Не помню, когда впервые (лет в двенадцать или тринадцать) я услышал запись его песен, но в памяти отчетливо осталось сильное, резкое впечатление от выплеснутого с магнитофонной ленты сгустка эмоций… Вырастая, я стал смотреть на окружающий мир шире и потихоньку постигать социальную значимость творчества Высоцкого. А начав различать оттенки и избавившись от привычного черно-белого детского восприятия, окончательно сделал свой выбор. С тех пор Высоцкий стал моим неизменным спутником и добрым гением. Каждый шаг по нелегкому пути наверх, шаг, сопряженный порой с безрассудным, но неизбежным риском, вызывал в памяти ассоциации с миром Высоцкого — так глубоко сумел он проникнуть в психологию борьбы и противостояния.
Уверен: заряд, получаемый нами от песен Высоцкого, не является узкоспециальным раздражителем. Мы все обретаем дополнительную энергию для свершений — каждый в своей области. Но стоит вслушаться, и начинаешь понимать, что за подчас нарочитой простотой изложения скрыты ценности, находящиеся в абсолютно другом измерении, нежели, скажем, шахматы, спорт или даже литература и искусство. Нас начинает уводить в глубины тех общечеловеческих чувств и ценностей, которые живут в нас и вокруг нас независимо от нашей воли и на которых, наверное, держится мироздание. Иным до всего этого нет дела, другие, почувствовав что-то необычное, стараются оградить себя от излишних волнений. Кто-то, согласившись пожертвовать покоем и уютом, делает первые шаги по нелегкому пути, но, столкнувшись с непредвиденными трудностями, сходит с него. Только немногие безоглядно идут вперед, подчиняясь неистребимому инстинкту борьбы за торжество справедливости…
