Филипп-Поль де Сегюр - История похода в Россию. Мемуары генерал-адъютанта
Или холодность литовцев охладила его пыл? Может быть, он испугался взрыва патриотизма, с которым он не сможет совладать, или всё еще не решил, какую уготовил им судьбу? Каковы бы ни были его мотивы, он хотел, чтобы литовцы сами себя освободили. В то же время он создал для них правительство и задал направление общественным настроениям; это обстоятельство поставило и его, и их в двусмысленное положение: теперь любые действия будут полумерами, а их результатами и последствиями станут ошибки и противоречия. Отсутствие взаимопонимания между партиями порождало общее недоверие. Поляки хотели получить некоторые гарантии в обмен на жертвы, которые их призывали приносить. Но ничего не было сказано об их объединении в одно королевство, и обычный в моменты великих решений страх только усилился; они утратили и доверие к Наполеону, и уверенность в себе. Он назначил семь литовцев в новое правительство. Этот выбор по ряду причин был неудачным: была задета гордость аристократии, которую во все времена сложно удовлетворить.
Четыре литовские провинции с центрами в Вильне, Минске, Гродно и Белостоке имели правительственные комитеты и национальных супрефектов. Каждая коммуна должна была иметь муниципалитет; на самом деле, Литва управлялась имперским комиссаром и четырьмя французскими аудиторами, которые имели должности интендантов.
Причины всеобщей холодности литовцев надо искать и в этих, возможно неизбежных, ошибках, и в бесчинствах армии, которая должна была или умирать с голоду, или грабить наших союзников. Император не мог закрывать на это глаза; он рассчитывал на четыре миллиона литовцев, но к нему присоединились лишь несколько тысяч. Их ополчение, которое он оценивал в 100 тысяч человек, выделило ему почетную гвардию; за ним следовали три всадника. Население Волыни оставалось инертным.
Подобная холодность особенно не волновала Наполеона во времена побед, но и в дни неудач он на нее не жаловался.
Что касается нас, всегда уверенных в нем и в себе, то характер литовцев поначалу нас почти не волновал; но когда наши силы уменьшились, то мы оглянулись, и опасность заставила нас быть более внимательными. Три литовских генерала, которых отличали имена, богатство и суждения, следовали за императором. Французские генералы относились к ним с холодностью, свойственной жителям Литвы, и ставили им в пример энтузиазм варшавян, который те проявляли в 1806 году. Последовала оживленная дискуссия, которая велась в штаб-квартире Наполеона; правда была и на той и на другой сторонах.
Генералы говорили, что они приняли свободу из наших рук, но каждый проявляет свои чувства в соответствии со своим характером; литовцы имеют более холодный темперамент по сравнению с поляками, они менее общительны; чувства могут быть одинаковыми, но способы выражения разные.
Кроме того, ситуация совершенно иная; в 1806 году освобождение Польши происходило после победы над пруссаками, а теперь, если французы и освободили Литву от русского ига, то это случилось до покорения России.
Для поляков естественно было принять свободу с бурным выражением чувств, и столь же естественно для литовцев — принять неопределенную и опасную свободу с осознанием серьезности ситуации; благо не покупают с тем же видом, как при его дарении; шесть лет назад в Варшаве только и требовалось, что готовить фестивали, но в Вильне, где военная мощь России совсем недавно была у всех на виду и где все знают, что ее армия не тронута, и понимают причины отступления, следует готовиться к битвам.
И с какими средствами? Почему эту свободу не предложили им в 1807 году? Литва была богатой и населенной. После этого континентальная система, закрыв единственный канал для ее товаров, разорила ее, в то время как Россия предусмотрительно лишила ее рекрутов, а недавно и множества дворян, крестьян, повозок, скота — всё это потребовалось русской армии.
Они добавили, что голод является результатом сурового 1811 года. Но почему не обратиться на юг? Там есть люди, лошади и всяческая провизия. Нужно только вытеснить Тормасова и его армию. Шварценберг, возможно, шел в этом направлении. Но разве австрийцы, узурпаторы Галиции, будут помогать освобождению Волыни? Почему бы не послать туда французов и поляков? Но затем надо будет остановиться, вести более методичную войну и иметь время для организации; Наполеон испытывает трудности — удаленность от своей страны, большие расходы на провиант для огромной армии; он всем пожертвует в надежде закончить войну одним ударом.
Здесь литовцев прервали, что, по-видимому, они скрывают главную причину инертности их соотечественников, а она заключается в хитрой и успешной политике России в отношении местной знати: ее самолюбию льстят, обычаи уважают, Россия защищает права вельмож в отношении крестьян, которых французы пришли освобождать. Несомненно, национальная независимость является слишком дорогой покупкой, если цена такова.
Этот упрек был хорошо обоснован, и хотя он не был персональным, литовские генералы возмутились. Один из них воскликнул: «Вы говорите о нашей независимости, но она в большой опасности, если вы, во главе 400 тысяч солдат, боитесь принять ответственность за ее провозглашение; более того, вы не признаете ее ни на словах, ни на деле. Вы поставили аудиторов, людей новых, во главе новой администрации, чтобы они управляли провинциями. Они взимают большие налоги, но забывают информировать нас, для кого мы всё это жертвуем; во всяком случае не для своей страны. Мы всюду видим империю, но не республику. Вы не говорите нам о цели нашего марша, но упрекаете нас в том, что мы идем нетвердым шагом. Соотечественников, которых мы не уважаем, вы сделали нашими начальниками. Несмотря на наши просьбы, Вильна и Варшава разделены; и при этом разделении вы требуете от нас уверенности в наших силах, которую способно дать одно лишь единство. Солдаты, которых вы от нас ожидаете, вам предложены: 30 тысяч человек готовы, но вы не даете им оружие, обмундирование и деньги, в которых мы испытываем недостаток».
Все эти обвинения могли быть оспорены, но он добавил: «Да, мы не торгуемся ради свободы, но мы находим, что ее предлагают небескорыстно. Куда бы вы ни направились, весть о ваших бесчинствах опередит вас. В Вильне, несмотря на многочисленные приказы вашего императора, пригороды были ограблены; свобода, которая порождает злоупотребления, не вызывает никакого доверия. Что вы после этого ожидаете от нас? Криков радости, выражения благодарности? И это когда каждый из нас ежедневно ожидает, что его деревни и его амбары могут быть разорены; и то малое, что русские не унесли с собой, ваши голодные эскадроны жадно съедают.
