Нерин Ган - Ева Браун: Жизнь, любовь, судьба
Он позвонил Еве из Линца и настоятельно попросил встретиться с ним в Вене. В поездке ее сопровождали только мать и подруга Герда. Их поместили в отеле «Империал». Они, правда, считались «официальными лицами, входящими в состав «эскорта фюрера», но во всеобщей суматохе никто не обращал на них особого внимания. «Более величественного зрелища даже представить себе невозможно», — восторженно писала Франциска Браун своей Ильзе. Ева же выразила отношение к историческому событию короткой фразой на почтовой открытке: «Я просто обезумела».
Обезумела от чего: от гордости, от чувства полного удовлетворения? Или от того, что попала в совершенно безумный, в чем-то даже ирреальный мир? Город, где Гитлера всячески унижали и где он влачил жалкое, полуголодное существование, встретил его так, как ранее не встречал ни одного из австрийских императоров. Десятки тысяч венцев всю ночь напролет пели перед отелем, в котором остановился Гитлер. Никто не принуждал их прийти сюда и радостно смеяться. Среди них находились не только нацисты, и делали они это вовсе не из страха перед гестапо. У тайной полиции просто еще не было времени обосноваться прочно в бывшей столице Австрии. А ведь совсем недавно отец Евы и ее сестра Ильзе в один голос утверждали: немцы, дескать, в большинстве своем уже раскаиваются в том, что дали Гитлеру власть, на прессу надет намордник, она ничего не пишет ни о концлагерях, ни о преследовании евреев, люди лишены возможности свободно выражать свое мнение, за рубежом фюрера люто ненавидят… А тут вдруг Гитлер пересекает границу покоренного им без единого выстрела соседнего государства, где его встречают как божество, внезапно спустившееся с Олимпа на землю.
В отеле Еве предоставили номер, лишь узким коридором отделенный от спальни Гитлера. В тот вечер он долго стоял на балконе с вытянутой рукой, приветствуя ликующую толпу, которая, естественно, даже не подозревала о присутствии рядом с новым кумиром его возлюбленной.
В Германии о Еве тоже, разумеется, почти никто не знал, за исключением узкого круга высокопоставленных особ и обслуживающего персонала. Ничего другого нельзя было ожидать в условиях режима, подвергшего печать и радиовещание строжайшей цензуре» тщательно контролировавшего любую информацию о частной жизни Гитлера, жестоко каравшего за любые вольные рассуждения о ней и заполонившего страну потоком публикаций, призванных убедить широкие массы в том, что высший государственный пост занимает человек, день и ночь пекущийся о благе Рейха и ни о чем другом даже и не думающий.
Усиливающаяся изоляция Гитлера, за исключением заранее тщательно подготовленных мероприятий, старавшегося не появляться на публике и все чаще предпочитавшего уединяться в недоступном обывательскому глазу Берхтесгадене в тиши Баварских Альп, и, наконец, война, наглухо отгородившая фюрера от остального мира, — все эти обстоятельства способствовали превращению Евы в своеобразную «фигуру умолчания».
Правда, Германию, как, впрочем, и целый ряд других стран, захлестнула волна слухов и сплетен. Многие, в том числе, естественно, журналисты, охотно припадали к этому мутному источнику, но такого рода Vox populi[42] не только не удовлетворял, но, напротив, еще больше разжигал любопытство. Выбрать из этого набора версий наиболее реальную было делом почти безнадежным. Даже если бы тогда кто-либо упомянул в присутствии автора имя Евы Браун, он, несомненно, никак бы не отреагировал на него.
Нельзя забывать, что люди, рискнувшие распространять слухи, содержавшие в себе зерно истины, рано или поздно попросту бесследно исчезали. На нацистском официальном жаргоне публичное несогласие с официальной точкой зрения называлось «отравлением колодцев народного сознания». Наиболее эффективным методом борьбы с такого рода преступлениями считался арест с последующей отправкой в концлагерь. Не следует упускать из виду и такой фактор, как уязвленное женское самолюбие. Светские дамы — актрисы, жены промышленных магнатов, генералов, знаменитых профессоров и даже принцессы, — одним словом, женщины, привыкшие к успеху, вряд ли в душе примирились бы с тем обстоятельством, что их затмила какая-то секретарша. Слишком уж они были высокомерны, слишком привыкли побеждать, и потому вполне возможно, что те из них, кто знал об истинной роли Евы Браун, предпочитали о ней молчать.
Если глава государства пользуется широкой популярностью и располагает достаточными средствами, будь то войска СС или миллионы долларов, его личная жизнь в любую эпоху и в любой стране всегда вызывает жгучий интерес, однако об истинном положении вещей, как правило, остается только догадываться. Достаточно вспомнить бесчисленные слухи о любовных похождениях Джона Кеннеди — любимая тема разговоров в те годы в светских кругах Вашингтона. Говорили даже, что одна из его любовниц оказалась в Далласе в момент убийства Кеннеди в ноябре 1963 года. Тем не менее в эпоху телевидения, спутниковой связи и многолюдных пресс-конференций широкие круги американской общественности так и остались в неведении относительно закулисной стороны жизни их президента.
По приказу Гитлера степень информированности едва ли не каждого немца была строго ограничена рамками служебной компетенции. Проще говоря, никому не рекомендовалось интересоваться тем, что его непосредственно не касалось. Сам фюрер, прощаясь с Евой перед отъездом, никогда не сообщал ей о конечной цели своего визита. Так после высадки немецких войск в Дании и Норвегии она только из газет узнала о поездке Гитлера в северную часть Германии, а о том, что ее возлюбленный перебрался в ставку, расположенную неподалеку от советской границы, — из сообщения по радио.
В результате общаться с Евой разрешалось только крайне ограниченному кругу лиц из ближайшего окружения Гитлера, который вообще не выносил присутствия рядом незнакомых людей. Туда входили доктор Морелл, доктор Брандт, Борман, адъютанты, Гофман, еще несколько давних знакомых Гитлера и, естественно, сестры и подруги Евы. Все причастные к этой клике были намертво связаны между собой, прекрасно сознавая, что болтливость одного из них немедленно повлечет за собой его «отлучение от двора». Как известно, для «придворного» нет худшей кары, чем лишиться благорасположения «повелителя». В Берхтесгадене обслуживающий персонал подбирался особенно тщательно и большей частью состоял из фанатично преданных фюреру эсэсовцев, не испытывавших никакой потребности в собирании, а уж тем более в распространении светских сплетен.
После всего написанного про Третий рейх с трудом верится, что такие столпы режима, как Геринг, Гиммлер и Кейтель[43], отнюдь не принадлежали к ближнему окружению Гитлера. И все-таки это факт. Их визиты в Берхтесгаден всегда носили более или менее официальный характер. Гиммлера вообще крайне редко приглашали в «Бергхоф». «При виде него у меня мурашки по коже бегут», — призналась однажды Ева. Гесс почти не появлялся в личной резиденции Гитлера, а о встречах фюрера с Розенбергом, Тодтом[44], Риббентропом[45], фон Нейратом[46], фон Папеном[47], гауляйтерами и другими партийными руководителями высшего звена в домашней обстановке не могло идти даже речи. Гитлер предпочитал снимать напряжение общением с женщинами. «Как приятно немного расслабиться, — говорил он, — невыносимо слушать целый день громкие мужские голоса. Мне они ужасно действуют на нервы».
