Владимир Губарев - Тайны Гагарина. Мифы и правда о Первом полете
Это была настоящая сенсация! И вдохновленный разрастающимся скандалом, я тут же встретился с опальным Николаем Петровичем Дубининым и написал большой очерк о нем, о его борьбе с Лысенко и президентом, о сессии ВАСХНИЛ 1948 года.
Главный редактор «Комсомолки» попросил меня показать очерк президенту Академии, мол, давайте немного подстрахуемся.
Келдыш очерк прочитал, но советовал не печатать. «Мы сами разберемся в Академии, – сказал он, – тут помощь журналистов не нужна…» И подарил мне книгу «Стенографический отчет о сессии ВАСХНИЛ 1948 года».
Через два дня очерк о Дубинине был напечатан в газете… Келдыш при встрече заметил: «Хорошо, что у вас есть собственное мнение. Так и поступайте в будущем!»
Много ли найдется людей, способных так оценить происшедшее?!
Конечно же, сражение за нормализацию положения в отечественной биологии М.В. Келдыш выиграл. Он был последователен, настойчив и непримирим. При всей своей внешней мягкости, казалось бы, уступчивости, он всегда добивался своего, шел упорно вперед, если понимал, что это нужно науке, а следовательно, и стране.
Именно при Келдыше значение науки, ее авторитет и стремительное развитие практически по всем направлениям в стране выросли поистине «до космических высот». Однажды нынешний президент РАН Ю.С. Осипов сказал: «Это был золотой век отечественной науки», и, безусловно, он прав.
Однако в судьбе президента АН СССР не все складывалось гладко. И, конечно же, «главной головной болью» для него стала ситуация, которая сложилась вокруг академика Сахарова.
Власть и Сахаров схлестнулись в бескомпромиссной схватке.
Зима 1970-го запомнилась оттепелями. Снег лежал почерневший, тяжелый, а оттого казалось, что он никогда не растает…
Из окна приемной президента АН СССР видна круглая чаша для цветов огромного газона (почему-то мне всегда казалось, что это неработающий фонтан, оставшийся еще с екатерининских времен?!), пустынная площадь и одинокая фигурка человека, который прохаживается вокруг замерзшего «фонтана»…
Это Андрей Дмитриевич Сахаров…
Идут в газеты письма с требованием «наказать» Сахарова, кое-где проходят даже митинги против него… Да, в Академии немало тех, кто выступает против ученого… В общем, в ЦК требуют (Суслов?), чтобы Андрея Дмитриевича вывели из состава членов Академии…
Такого в истории Академии наук не было, и пока единственная опора для Сахарова это Келдыш. Он не только всегда уважал Сахарова, но и поддерживал его – они хорошо узнали друг друга еще по работе над «атомной проблемой» (эх, как тогда они были молоды!).
Как же защитить Сахарова?
И тут представляется случай…
Келдыш рекомендует познакомиться с последней работой академика П.Л. Капицы, который получил в своей лаборатории «плазменный шнур». Он утверждает, что это и есть основа будущего термоядерного реактора.
Председателем комиссии по проверке работы Капицы Мстислав Всеволодович назначает Сахарова.
Тот с энтузиазмом выполняет поручение президента. Всего несколько страниц заключения: нет, это не термоядерная реакция, но Капица сделал большое открытие…
Петр Леонидович с гордостью показывает нам с Ярославом Головановым этот документ. Потом с хитринкой говорит: «А почему бы вам не написать в «Комсомолке» об этом?» Он прекрасно знает, что в любой газете крепко-накрепко запрещено даже упоминать фамилию «Сахаров». Заметив наше смущение, Петр Леонидович добавляет: «Но надо обязательно посоветоваться с Келдышем…»
Президент сразу же оценил и поддержал идею о подготовке такого материала. Ярослав сделал репортаж из лаборатории Капицы, а я встретился с Андреем Дмитриевичем и взял у него интервью, которое назвал «Холодная плазма». Я привез ему готовый материал, он внимательно просмотрел его, сделал необходимые поправки и завизировал.
– Убежден, что это интервью не напечатают, – заметил он.
Я попытался его убедить в обратном, но, видимо, интуиция и знание действительности у него были гораздо глубже, потому что события начали развиваться стремительно…
От «стукача» (тайные сотрудники КГБ работали и у нас) ушла информация, что в «Комсомолке» готовится к публикации интервью с Сахаровым. «Стукач» был законспирирован хорошо: мы так и не смогли его вычислить… Слух об интервью тут же дошел до Суслова, и он распорядился «примерно наказать виновных, снять с работы и исключить из партии за политическую близорукость…» Я мгновенно ощутил образовавшуюся пустоту… Единственная надежда – Келдыш… Он внимательно выслушал мой рассказ о том, что происходило в обоих ЦК – партии и комсомола, какие решения готовятся, что их осталось лишь «проштамповать» на ближайшем секретариате ЦК…
«Придется идти ко мне помощником, – вдруг сказал Мстислав Всеволодович, – возьму, даже если будете беспартийным… А сейчас подождите в приемной…»
Я понял, что при мне он не хочет разговаривать по телефону… С кем? Я мог только догадываться…
Он вышел из кабинета минут через пятнадцать. Очень взволнованный – лицо красное, губы дрожали…
– Печатать интервью нельзя, – сказал он, – но вы можете не беспокоиться, ведь вы работали по моей просьбе…
Я попытался возразить, но Келдыш уже не слушал – он ехал в ЦК партии…
Гораздо позже я узнал, что Мстислав Всеволодович пытался доказать Суслову, что печатать интервью с Сахаровым надо, это поможет и Андрею Дмитриевичу, и Академии наук, более того – стране… Но слишком велика была ненависть у Суслова и его окружения к Андрею Дмитриевичу, для них он был опаснее, чем все «акулы империализма», вместе взятые…
А референт Келдыша Наталья Леонидовна регулярно звонила и спрашивала: «Мстислав Всеволодович интересуется: у тебя все нормально? С тобой ничего не сделали?» И было в этих вопросах нечто щемящее и трогательное: президент Академии не верил в порядочность тех, кто наверху, – а вдруг не сдержат своего слова и расправятся с журналистом?! Он прекрасно понимал, что только его защита способна отвести беду от человека.
Я знаю, что было множество людей, которых защищал и спасал Мстислав Всеволодович Келдыш, а потому память о великом ученом и человеке для всех нас священна…
Постепенно болезнь сосудов давала о себе знать. Порой приступы становились невыносимыми. Он начал прихрамывать. Боли в ноге не уходили. Консервативные методы лечения были исчерпаны, требовалась операция.
В Москву прилетел Майкл Де Бекки. С ним М.В. Келдыш познакомился во время визита в США, осмотрел его клинику, дал согласие на операцию, но не в Калифорнии, а в Москве.
Она и была проведена в Институте сердечно-сосудистой хирургии имени А.Н. Бакулева. Ассистировал американскому профессору А.В. Покровский.
