Николай Афанасьев - Фронт без тыла
Совещание шло к концу. Уже закончил установку на проведение налета Васильев. Определены вопросы взаимодействия полков, определено, где, как, какими силами будут они действовать. Оставались мелкие детали, к уточнению которых я собирались перейти. И вдруг Васильев сказал;
— Товарищ, Афанасьев, на основания всего слышанного подготовьте приказ по бригаде.
В первое мгновенье я растерялся. «Почему я? — промелькнуло в голове. Ведь здесь же Головай!..» У других это тоже вызвало недоумение: Подготовка проекта приказа по бригаде — прямая обязанность начальника ее штаба, и не может быть, чтобы Головай не смог этого сделать. Больше того, приказ уже наверняка давно готов и подписан. Непонятно. Но не станешь же обо всем этом спрашивать — комбриг приказал, и я должен выполнять.
— Есть подготовить приказ! — ответил я, встав и встретившись мельком с явно ободряющим взглядом Головая. — Разрешите выполнять?
— Да. Садитесь вот сюда и пишите, — сказал Васильев, указывая на стол у окна.
Я оказался за столом, лицом к окну и спиной к собравшимся. Они продолжали разговор, кто-то задавал вопросы, кто-то отвечал, но я ничего уже не слышал, погруженный в свои совершенно естественные «почему», а еще больше — в составление текста.
Наконец проект готов. Я отложил карандаш и бумагу, прислушиваясь к тому, что происходило за моей спиной. Еще раз пробежал текст глазами — все в порядке. В это время Васильев спросил:
— Николай Иванович, вы готовы?
— Готов, товарищ комбриг!
Васильев внимательно прочел подготовленный много документ, передал его Орлову, тот, прочитав, — Головаю. Замечаний нет. Приказ подписан и зачитан присутствующим. И больше ни слова — как будто так всегда и было, ничего особенного.
Так тогда я и не понял, зачем устроил мне Васильев этот экзамен. Не понимали и Скородумов с Назаровым. Правда, по пути в полк Скородумов сказал:
— Ну, Коля, далеко пойдешь! Чувствую — заберут тебя от нас…
Но это была скорее шутка, чем утверждение осведомленного в чем-то человека. А потом размышлять обо всем этом не было времени: мы готовились к налету, потом вели ночной бой в Ленно и Ручьях и в этой схватке почти полностью уничтожили оба гитлеровских гарнизона. Снова испытали мы радость победы и горечь утраты боевых товарищей — много, как много не вернулось опять, из боя! Но это была война, это была наша работа. А потом меня вызвали в штаб бригады.
Выехали вдвоем с моим адъютантом Васей Цветковым. В прошлом техник по авиационному вооружению, он был одним, из слушателей партизанских курсов в Валдае. Когда я получил назначение в полк Скородумова, комиссар школы Александр Петрович Чайка сказал, что адъютанта подберет мне сам. Подобрал и сказал, что лучшего не найдешь. И был абсолютно прав. До сих пор некоторые неосведомленные люди считают, что адъютант — это такой пригревшийся при штабе и не нюхавший пороха человек, вся воинская доблесть которого — подавать командиру котелок щей или греть воду для бритья. Но адъютант — не денщик. Он самый первый помощник командира, его опора и в бою, и в походе. Впрочем, стоит ли долго объяснять — надо просто заглянуть в словарь и прочесть: «…лицо офицерского состава, состоящее при командире для выполнения служебных поручений или несущее штабные обязанности». Цветков был мне отличным боевым товарищем. Мы прошли с ним рядом весь отпущенный нам военный путь и ранены были в одном бою, одной миной, и в тыл нас отправили одним самолетом… Но до этого было еще далеко, а пока мы катили в розвальнях к штабу бригады, в небе не было ни облачка, солнце светило и настроение у нас обоих было прекрасное.
Погоняя лошадь, Цветков, как обычно, то затягивал песню, то обрывал ее и начинал очередной рассказ о незадачливости кого-то из партизан. Такой «программой» он всегда во время ваших с ним поездок развлекал и меня, и себя причем себя, мне кажется, даже больше, поскольку радовался каждой удачно получившейся у него истории так, будто не сам ее рассказывал, а только что услышал впервые. Словом, дорожная скука нам не грозила.
Вася как раз начал очередную байку — и тут из-за леса вынырнул прямо на нас «мессершмитт», летевший на высоте 30–40 метров. Не сговариваясь, мы схватились за автоматы и открыли по нему огонь. Безрезультатно. А истребитель между тем… не обратил на нас ровным счетом никакого внимания. Видимо, пилоту было не до нас — куда-то он очень спешил.
Досадуя на промах, мы ехали дальше. Я уже говорил о том, что в эти дни многие в крае были охвачены азартом охоты на немецкие самолеты: очень уж стали они нам досаждать. Не избежал этого и я. Помню, появилась у меня тогда такая идея: поскольку летали гитлеровские машины над нами очень низко, в считанных десятках метров от земли, и всегда примерно одним маршрутом, можно попытаться сбивать их наземным взрывом. Я хотел установить несколько фугасов на земле или расположить их на макушках деревьев и взрывать заряды, когда самолет проходит над ними. Взрывной волной машину могло тряхнуть так сильно, что, потеряв на миг управление, она врезалась бы в землю. К сожалению, осуществить эту идею мне так и не удалось: в полку совершенно не было тогда взрывчатки, а когда она появилась, гитлеровские летчики прекратили уже летать над краем так нахально, как раньше.
Разговор в штабе бригады был недолгим, но насыщенным, и — в который уже раз! — круто изменилась моя судьба. Нас было трое: Васильев, Орлов и я. Мне было предложено на следующий же день принять 1-й полк, обеспечить его участие в совместной операции трех полков бригады против гарнизона противника в деревне Веряжи, а затем выдвинуться на крайний юго-западный участок Партизанского края, в район дальнейших боевых действий.
ПЕРВЫЙ ПОЛК
Принимать полк было и трудно, и просто. Дело в том, что «возраст» у него был совсем младенческий — чуть более месяца, — но за это время он успел уже лишиться командира. Полковник М. Я. Юрьев командовал от силы неделю, а потом внезапно заболел и был отправлен в советский тыл. Остальное время обязанности командира исполнял начальник штаба полка Михаил Викторович Степанов, в прошлом старший лейтенант войск ВОСО. И немного вроде бы накопилось дел, а принимать не у кого. Но главная трудность заключалась в том, что на знакомство с моим войском времени почти не оставалось: операция на Веряжи должна была начаться на исходе следующего за моим приездом в полк дня. Впрочем, я решил, что нет худа без добра, — лучше, чем в бою, людей не узнаешь.
Правда, времени даром не терял. Долго беседовал с комиссаром — бывшим секретарем Уторгошского райкома партии Александром Ивановичем Казаковым, с начальником штаба. Оба они приняли меня доброжелательно, добросовестно вводили в курс полковых дел, старались чем могли помочь. Была, правда, за этим и некоторая настороженность, но ведь это естественно: они тоже присматривались ко мне. А я тем временем старался узнать как можно больше о бойцах, о командирах, об отношениях в полку, о сложившихся уже порядках и привычках. В штабную избу заходило множество людей, у всех были какие-то дела, и я мог наблюдать многое из того, что меня интересовало: как одеты партизаны, как вооружены, как они обращаются к командирам, как реагируют на то или иное приказание, какое у них настроение… Словом, интересовало меня все, вплоть до мелочей: ведь и мелочи — поди их знай! — превращаются зачастую в нечто весьма серьезное.
