Николай Валентинов - Малознакомый Ленин
Убедившись, что при невероятной склоке в русской партии, превратившейся в осиное гнездо, он честно не может выполнить возложенные на «держателей» задачи, Каутский отказался и от роли третейского судьи, и роли «держателя». За ним вслед отказался и Меринг. Единственной «держательницей» денег осталась К. Цеткин.
Это тогда у Ленина зародилась, а после 1917 года перешла в ненависть, крайняя неприязнь к тому самому Каутскому, которого он долгие годы с великим почтением считал своим учителем и «самым замечательным последователем Маркса». Взгляд на Каутского как на «врага», «интригана», Ленин внушил своему парижскому окружению. О том можно судить по письму слушателя Лонжюмовской-Ленинской школы, не блиставшего умом грузина Орджоникидзе (при Сталине, который его впоследствии угробил, он руководил всей советской индустрией). Сообщая, что Каутский в Берлине якобы ставит препятствия возвращению большевикам денег, и придавая этим деньгам огромное значение в «судьбе партии», Орджоникидзе в ноябре 1911 года безграмотно писал большевикам в Россию: «Если судьба партии до сих пор решалась в Париже, то теперь это решается в Берлине, только с той разницей, что она в руках самого бессовестного интригана, который, вместо того чтобы не вмешиваться своим рылом в русские дела, совсем захотел господствовать, но это не долго»[41].
Развязный грузин забыл, что Каутскому давали именно полномочия «вмешиваться» в русские дела и объявили его «бессовестным интриганом» только потому, что он не подчинился ультиматуму Ленина.
Ждать очередной антрепризы Ленина не пришлось «долго». В январе 1912 года в Праге состоялась инспирированная, организованная, дирижированная Лениным так называемая VI «Всероссийская общепартийная конференция», на которой присутствовало 15 делегатов (13 большевиков и 2 меньшевика-партийца). Конференция приняла все политические резолюции Ленина, объявила себя единственной законной представительницей всей партии, признала давно расторгнутым договор 1910 года об объединении с меньшевиками. Она постановила объявить «меньшевиков-ликвидаторов» вне партии и избрала Центральный Комитет, а ему поручила принять все меры для немедленного возвращения денег, находящихся у К. Цеткин.
«Наконец, — писал Ленин Горькому, — удалось, вопреки ликвидаторской сволочи, возродить партию и ее Центральный Комитет. Надеюсь, Вы порадуетесь этому вместе с нами»[42].
В Центральный Комитет были избраны Ленин, Зиновьев, Орджоникидзе и другие, в том числе Роман Малиновский, член Государственной Думы, одновременно агент полиции и провокатор. Кроме него, в числе делегатов конференции находился еще другой агент полиции Романов (кличка Аля Алексинский), бывший слушатель социал-демократической школы на Капри у М. Горького. «Историческое решение» Пражской конференции, навсегда устранившее попытки объединиться с меньшевиками, таким образом, было принято при активнейшем участии двух крупнейших агентов царской полиции. Удивляться не приходится: ряды большевистской партии (см. о том «Воспоминания» Крупской) кишели провокаторами[43].
Заявления и решения Пражской конференции объявить себя единственным представителем партии вызвали негодование среди остальной части партии и всех оттенков. Состоявшееся 12 марта 1912 года совещание с участием меньшевиков из «Голоса Социал-Демократа», представителей Бунда, троцкистов, плехановцев, примиренцев, группы «Вперед» — обвинило Пражскую конференцию в «узурпации партийного знамени». «Впрочем, среди наших идет здесь, — писал Ленин 24 марта 1912 года из Парижа сестре Анне, — грызня и поливание грязью, какой давно не было, да едва ли когда и было. Все группы, подгруппы ополчились против последней конференции и ее устроителей, так что дело буквально до драки доходило на здешних собраниях».
Считаясь с такой обстановкой, К. Цеткин ответила отказом на требование Ленина передать деньги организованному им Центральному Комитету, так как было ясно, что его нельзя считать законным представителем всей партии. Для выяснения положение дел в русской партии и распределения между ее группировками денег в связи с избирательной кампанией в IV Государственную Думу, правление германской социал-демократической партии предложило созвать летом 1912 года совещание всех партийных фракций и течений. Ленин и большевики отказались участвовать в таком совещании, продолжая настойчиво требовать передачи им денег. В примечании к XIV тому сочинений Ленина (см. стр. 546–548) мы читаем, что «борьба вокруг большевистского имущества затянулась вплоть до империалистической войны (1914 года), во время которой она замерла сама собой».
Как это понять? В том ли смысле, что капитал, находившийся последнее время в руках К. Цеткин, никому не был дан и пропал? Мы видели, что Ленин в 1910 году Обещал передать «держателям» 475 тысяч франков, из них 75 тысяч франков немедленно в начале года, а остальные в «два срока на протяжении двух лет». Но так как уже в декабре 1910 года Ленин объявил договор с меньшевиками расторгнутым, ни о каких передачах после этого не было и речи. «Держатели» могли до декабря 1910 года получить максимум 200 тысяч франков (меньшая цифра гораздо вернее), и эти деньги в подавляющей доле поступили в партию в течение 1910–1911 годов. Например в 1911 году, несмотря на протесты меньшевиков, К. Цеткин выдала крупную сумму так называемой технической комиссии, организовывавшей Пражскую конференцию. Можно уверенно сказать, что после передачи «держателям» все-таки какие-то большие суммы остались в руках Большевистского Центра и остатки пригодились Ленину во время войны в 1914–1916 годах для его изданий.
Конечно, было бы нелепо думать, что борьба Ленина за удержание в руках Большевистского Центра, а потом за возвращение ему капитала Шмита, инспирировалась лишь корыстными намерениями личного характера. Сей капитал был нужен для организации революции, а такая цель пронизывала все существо Ленина. Было бы вместе с тем детской наивностью утверждать, что этот капитал ни с какой стороны и ни в какой мере не имел отношения к личному материальному положению Ленина. В 1902 году в брошюре «Что делать?» Ленин настаивал, что «профессиональный революционер», — и он мог бы сказать: «из них же первый есмь аз», — отдающий свои силы революции, должен быть освобожден от обязанности думать о хлебе насущном. Он должен получать содержание от партии. Ленин и стал его получать с 1901 года в качестве одного из редакторов «Искры». К жалованью был добавок из «ульяновского фонда», но, пользуясь выражением, которое Ленин часто употреблял, то была Privatsache, и ничьи заглядывания сюда он не допускал. Жалованье от партии в период второй революции, начиная с 1908 года, Ленин получал с таким же правом и основанием, как и в период первый. В этом не может быть никакого сомнения: на этот счет, как увидим, есть прямое указание самого Ленина. Более спорно, сколько он получал, причем попытки это узнать обычно в СССР встречают указание, что личные потребности Ленина были так малы, и он требовал лично для себя так мало, что вопрос, сколько он получал, никакого интереса и важности не представляет.
