Николай Валентинов - Малознакомый Ленин
Обратимся к другой фигуре в этом деле — помощнику присяжного поверенного большевику Андриканису. В затеянной афере — переводе капитала Шмита в руки партии, Андриканис и Таратута сначала несомненно действовали в полном согласии, практикуя разделение труда: один ухаживал за Екатериной, другой за Елизаветой. О сестрах Шмит вот что мы знаем. Ухаживавшие за ними «партийцы» представлялись им большими героями таинственного, им неизвестного мира, гонимыми пророками какой-то новой религии, к которой, как они знали, склонялась и симпатия их трагически погибшего брата. Обе сестры были свободолюбивы, романтически настроены и, по-видимому, весьма влюбчивы. Екатерина Шмит полюбила Андриканиса, он со своей стороны, стал весьма искренно ею увлекаться, а так как, в отличие от Таратуты, Андриканис не был человеком на «нелегальном положении», ничто не мешало ему сочетаться законным браком с богатой наследницей. Это весьма устраивало партийные дела, вводя в семью Шмитов еще одного своего человека. Пользуясь своими законными правами и влиянием на жену, он должен был способствовать, чтобы достающееся обеим сестрам наследство от брата конспиративно, умело и без проволочек было передано партии. Андриканис должен был следить за реализацией имущества Шмита (в наследстве, насколько нам известно, были значительные пакеты паев мануфактур Морозовых). По какому-то поводу Андриканис был арестован, но, благодаря связям, удалось добиться сравнительно скоро его освобождения, и в качестве наказания он подвергся высылке за границу, И вот в Париже оказались Андриканис со своей супругой и Таратута с Елизаветой Шмит. Была ли тому виной «парижская атмосфера», со всеми ее влияниями и соблазнами, или другие причины, но в психологии Андриканиса произошел резкий перелом в сторону «буржуазного перерождения». Большевистская партия настолько утратила в его глазах всякий ореол и кредит, что он пришел к убеждению, очевидно склоняя к тому и свою жену, что незачем передавать партии наследство Шмита. С этого момента между Андриканисом и большевистским Центром начинаются столкновения, переходящие в свирепую борьбу. Большевистский Центр, представленный в этом деле Таратутой, требует денег, Андриканис отказывает, — и Таратута грозит ему убийством. Попытка Андриканиса жаловаться в Большевистский Центр на «недопустимые угрозы» вызывает следующий ответ, подписанный Лениным, Зиновьевым, Каменевым и Иннокентиевым:
«Мы заявляем, что все дело Z. (то есть Андриканиса, — Н.В.) т. Виктор (Таратута. — Н.В.) вел вместе с нами, по нашему поручению, под нашим контролем. Мы целиком отвечаем за это дело все и протестуем против попыток выделить по этому делу т-а Виктора».
О ходе распри и ее финале можно найти следующие строки в книге «Две партии» Каменева, в которой он обвиняет Мартова в неверном освещении этого дела. По конспиративным соображениям, следуя за Мартовым, Каменев тоже называет Андриканиса буквой Z. — нам, разумеется, этого делать не нужно.
«Большевики поручили попечение о деньгах, которые они должны были получить, Андриканису. Когда же наступило время получения этих денег, то оказалось, что Андриканис настолько «сроднился» с этими деньгами, что нам, подпольной организации, получить их от него неимоверно трудно. Ввиду целого ряда условий, о которых немыслимо говорить в печати[37] Андриканис не мог отрицать прав Большевистского Центра полностью. Но Андриканис заявил, что большевикам принадлежит лишь часть этого имущества (очень ничтожная), что эту часть он не отказывается уплатить, но ни сроков, ни суммы указать не может. А за вычетом этой части все остальное принадлежит ему, Андриканису… Большевистскому Центру осталось только отдать Андриканиса на суд общественного мнения, передав третейскому суду свой иск. И вот здесь-то и наступила труднейшая часть дела. Когда зашла речь о суде, Андриканис письменно заявил о своем выходе из партии и потребовал, чтобы в суде не было ни социал-демократов, ни бывших социал-демократов. Нам оставалось либо отказаться от всякой надежды получить что-либо, отказавшись от такого суда, либо согласиться на состав суда не из социал-демократов. Мы избрали последнее, оговорив только ввиду конспиративного характера дела, что суд должен быть по составу «не правее беспартийных левых»[38]. По приговору этого суда мы получили максимум того, чего вообще суд мог добиться от Андриканиса. Суду пришлось считаться с размерами тех юридических гарантий, которые удалось получить от Андриканиса до суда. Все-таки за Андриканисом осталась львиная доля имущества».
В отличие от Андриканиса, из захваченного им богатства, давшего партии очень немного и с запозданием, Таратута передал много, и деньги Николая Шмита начали входить в партийный оборот уже во вторую половину 1907 года. Ленин, прибыв из Финляндии в Женеву, мог с помощью этих денег начать собирать около себя разбитую большевистскую гвардию и с февраля 1908 года — издавать газету «Пролетарий». Из его письма в Одессу к Воровскому можно понять, что большевистская касса была уже полна. Вызывая Воровского в Женеву, Ленин писал: «В августе нового стиля все же непременно рассчитываем на Вас, как на участника конференции… Деньги вышлем на поездку всем большевикам… Убедительно просим писать для нашей газеты. Можем платить теперь за статьи и будем платить аккуратно»[39].
Революционные газеты и журналы не имели обычая платить гонорар. Значит, «прочная материальная база», как назвала Крупская поступившие к большевикам капиталы, начинала приносить плоды. За два года в Женеве, а потом в Париже, было издано 30 номеров «Пролетария». В среднем каждый номер (редакция, гонорары, печать, экспедиция) требовал затраты около 4000 франков, следовательно, на одно только издание «Пролетария» пошло 116 тысяч франков. Учитывая другие расходы, — оплату членов Большевистского Центра, Заграничного бюро Центрального Комитета, затраты на делегатов, приезжавших в конце 1909 года на пленум ЦК, и т. д., — нужно считать, что за 1908–1909 годы из большевистской кассы ушло, минимум, 200–220 тысяч франков. Но в январе 1910 года произошло событие с последствиями, сделавшее капитал московского самоубийцы предметом новой ожесточенной борьбы, которую тщетно и безнадежно пытались смягчить и затушить представители немецкой социал-демократии и Международного Социалистического Бюро.
Дело в том, что на бесконечных заседаниях, тянувшихся с 15 января по 5 февраля 1910 года, была сделана последняя попытка создать объединение формально объединенной, фактически глубоко разъединенной партии. Ленин, мы уже говорили, ни на минуту не верил в возможность такого объединения. Идя на него, он хотел лишь дать «примиренцам» предметный урок: пусть попробуют примирение, произведенный опыт раз и навсегда отобьет у них желание его повторять. Главным условием объединения Ленин ставил осуждение «ликвидаторства» и «отзовизма», признание «борьбы с этим течением за неотъемлемый элемент политической линии партии». Ленин шел на прекращение большевистской газеты «Пролетарий» с тем, чтобы был закрыт и меньшевистский орган «Голос Социал-Демократа». Органом всей партии оставался «Социал-Демократ», в редакцию коего должны были входить Ленин и Зиновьев, один большевиствующий представитель польских социал-демократов и два меньшевика (Мартов и Дан). Раз происходило объединение, должны были исчезнуть и кассы фракций, и потому капиталу Шмита, находившемуся в руках Большевистского Центра, предназначалось стать общепартийным достоянием, служить только общепартийным целям и назначениям. Такое признание подводило к острому практическому вопросу: кто будет хранить это общепартийное достояние, кто без фракционного пристрастия будет выдавать деньги? Ленин не доверял меньшевикам, меньшевики не доверяли ему. Нужно было найти третьих лиц, пользующихся доверием обеих сторон.
