Все цвета любви - Бернард Каролин

— Сейчас поднимемся в номер, и ты сможешь отдохнуть, — обнадежил в лифте Диего.

Но радость была преждевременной. Апартаменты, в которых их поселили, оказались ужасными. После комфортабельного судна Фриде здесь было тесно, как в курятнике. К тому времени, как посыльный затащил наверх весь багаж, они едва могли сделать шаг: все было заставлено чемоданами.

— Какая уродливая и неудобная здесь мебель! — возмутилась Фрида. — И куда мне поставить мольберт?

Диего обнял ее:

— Ну не дуйся. Сейчас разберемся. И посмотри в окно. За один этот вид можно продать душу дьяволу.

— Спасибо, что пытаешься меня успокоить, — криво улыбнулась Фрида.

Они распаковали чемоданы и вынесли часть мебели. Фрида без лишних разговоров выставила в коридор одно из громоздких кресел, но на следующий день, когда они вернулись из Музея современного искусства, где осматривали залы, выделенные под выставку, мебель оказалась на прежнем месте.

— Я же говорила, сущий курятник! — пожаловалась Фрида.

На следующий день, проходя мимо цветочного магазина, она, не задумываясь, приобрела целую кучу роз, а поскольку этого ей показалось мало, Фрида принялась покупать все цветы, которые ей понравились, и так разошлась, что скупила чуть не весь товар. Цветы доставили в отель, и вечером апартаменты Риверы напоминали сад.

— Конечно, этот сад не такой красивый, как в casa azul, — сказала она, когда муж вернулся домой. Диего улыбнулся, но ему было не до смеха: Фрида потратила на цветы целое состояние.

Фрида устроилась в одном из громоздких кресел. Приладив на коленях альбом для эскизов, она пыталась перенести разнообразные формы лепестков на бумагу. Многочисленные цветы, которые она приобрела несколько дней назад, начали вянуть, но именно эта болезненная, умирающая красота и привлекла ее внимание. За неимением лучшего варианта художница поставила стакан с водой для кисточек на спинку кресла: аляповатая мебель только для этого и годилась. Фрида собиралась смешать нужный оттенок красного, чтобы нарисовать ссохшийся бутон гвоздики, но, окуная влажную кисть в краску, опрокинула стакан. Грязная вода пролилась ей на юбку. Фрида вскочила. Стакан упал на пол и разбился.

Острая боль пронзила спину.

— Ну вот как мне здесь рисовать? — гневно вскрикнула она.

Расстроенная, она начала собирать осколки.

Как она ни старалась привыкнуть к Нью-Йорку, он ей не нравился. Диего, как обычно, погрузился в работу, и Фрида была предоставлена сама себе. Тянулись серые и холодные дни. Она постоянно мерзла и не могла без слез смотреть на бедняков, которые стояли за супом в длинных очередях к бесплатной кухне и провожали художницу блеклыми взглядами, в которых читалась покорность судьбе.

Кроме того, сам город выглядел сплошным бесконечным лабиринтом. Услышав, что в Нью-Йорке тоже есть Чайна-таун, Фрида воспряла было духом, но, отправившись туда, безнадежно заблудилась в узких улочках и только спустя несколько часов сумела вернуться к «Барбизон плаза».

— Я даже не запомнила, где была. И люди там смотрели на меня с подозрением. Совсем не похоже на Сан-Франциско. Никто даже не предложил мне помощь — пожаловалась она Диего, когда он наконец пришел.

— Почему ты не взяла такси? — удивился он. Муж смотрел на нее, как на маленького ребенка, который не знает простейших вещей. Как будто это ее вина!

Фрида вспомнила об этом разговоре, вытирая ковер тряпкой. Она не только потерялась в Чайна-тауне, но и потеряла саму себя. Эта мысль испугала ее. Она села на ковер, не обращая внимания на намокшую юбку. В конце концов, кто она такая? Всего лишь экзотичная спутница Диего. Что она делает здесь, в этом городе, который ей не нравится и сковывает ее? Вместо того чтобы рисовать, она выкинула кучу денег на цветы и все равно была несчастна. Она явно сбилась с пути.

На следующий день Фрида часами блуждала по номеру, натыкаясь на громоздкую мебель. Если бы только начать рисовать! Живопись заберет все страхи и разочарования и подарит ей грезы о новых, более ярких мирах. Но Нью-Йорк мучил ее, ничего не давая взамен. От злости она со всей силы пнула проклятое кресло.

Выставка Диего открылась 22 декабря. Фриду ожидал вечер, неотличимый от многих американских вечеров. В роли мадам Риверы она будет стоять рядом с Диего и молчать, окруженная людьми, которые не знают ни саму Фриду, ни ее картины. Они будут с любопытством разглядывать ее необычный костюм и умиляться забавному акценту. Либо просто не обратят на нее внимания.

Фрида тщательно спланировала свою месть. Предвкушая веселье, она даже улыбнулась. Кроме того, на вернисаж обещала прийти Анита Бреннер — еще один лучик надежды.

Но на выставке Фрида обнаружила, что Анита стоит в компании Люсьенн Блох. Брови у Фриды возмущенно взмыли вверх. Она познакомилась с Люсьенн за ужином несколько дней назад. Еще одна ассистентка Диего, которая положила на него глаз!

Пока Ривера отбивался от журналистов и поклонников, три женщины стояли перед одной из картин.

Люсьенн вдруг рассмеялась:

— Вокруг столько помпы и гротеска! Даже не верится, что это и есть хваленая нью-йоркская элита…

— Твой швейцарский акцент вряд ли поможет общению, — с улыбкой заметила Анита.

Они втроем стали разглядывать посетителей. Мужчины были во фраках и цилиндрах и дымили толстыми сигарами. Женщины, все как одна в платьях от-кутюр, сгибались под тяжестью драгоценностей.

— Их платья и украшения обошлись в такую сумму, которую простые рабочие зарабатывают за несколько лет. А они стоят тут и восхищаются картинами, на которых владелец плантации хлещет сборщика сахарного тростника хлыстом. Чертовы лицемеры! — сердилась Фрида.

— Они лебезят перед Диего и крутятся вокруг него. Возможно, опасность их возбуждает. Пусть он выудит у них из карманов как можно больше денег. — Люсьенн скользнула по Фриде беглым взглядом. — Простите, не хотела задеть вашего мужа. Я восхищаюсь его творчеством, но есть что-то странное в том, как он разыгрывает из себя салонного коммуниста.

«Ее интерес к Диего действительно сугубо профессиональный», — с облегчением подумала Фрида. Она уже начала проникаться симпатией к этой швейцарке. Ведь Люсьенн тоже была чужой в США. Возможно, они даже подружатся? Откашлявшись, Фрида многозначительно переглянулась с Анитой и Люсьенн, а потом, слегка повернувшись, приподняла подол, так чтобы показалась нижня юбка, которая заканчивалась чуть выше лодыжки. Фрида указала глазами вниз, приглашая соседок посмотреть. Люсьенн сообразила первой и рассмеялась во все горло.

— Это… это просто восхитительно! Я не знаю испанского, но слово porqueria я знаю. Оно означает «свинство». Фрида, вы просто чудо!

Теперь и Анита заметила надпись, которая украшала нижнюю юбку Фриды. Там большими буквами было вышито слово PORQUERIA. И теперь они втроем захохотали, зажимая рты руками и тщетно пытаясь успокоиться: стоило им взглянуть друг на друга, и следовал новый взрыв хохота. Фрида подобрала юбку так, чтобы вышивка была видна всем. Посетители испуганно оглядывались на нее, и Фрида видела, что они поняли ее отношение к происходящему. Люди толкали друг друга локтями, указывая глазами в ее сторону.

С невозмутимым лицом она медленно покружилась на месте. Это была ее маленькая месть. Отпустив юбку, Фрида изобразила самый невинный вид, на который была способна. Ни дать ни взять деревенская простушка. Женщины весело переглянулись.

— Сходим завтра в кино? — предложила Анита.

— Точно, посмотрим фильм с Лорелом и Харди [23], — подхватила Люсьенн.

Фрида понятия не имела, кто это такие, но на следующий день отправилась в маленький кинотеатр на Бродвее, где условилась встретиться с Анитой и Люсьенн. Люсьенн пришла со своей сестрой Сюзанной. Пока они ждали в очереди, Фрида обратила внимание, что вместе с ними стоят ньюйоркцы из всех слоев общества, не исключая бедно одетых мужчин и женщин. Видимо, кино было дешевым и потому доступным удовольствием для широких масс.