Жан-Кристиан Птифис - Истинный дАртаньян
«Я абсолютно убежден, что первая рота мушкетеров действовала полностью в соответствии с установленным порядком, – написал он ему 8 января 1666 года. – Помимо того, что я доверяю всему, что мне пишете Вы, другие письма, приходящие из армии, подтверждают то же самое и отмечают, что быть более исполнительным на службе невозможно. Следует только утвердиться и далее в этом добром поведении, дабы я всегда был доволен ротой и в первую очередь Вами, и Вы можете быть уверены в дальнейшем моем благоволении во всех случаях, которые могут представиться».
Спустя несколько недель инспекция, неожиданно проведенная военными комиссарами д'Эсланде и Бава, обнаружила, что рота находится в наилучшем состоянии и полностью укомплектована, что дало повод Людовику XIV вновь послать свои комплименты:
«Это полностью соответствует доверию, которое я оказываю Вашему рвению на моей службе. Заботьтесь же всегда в такой же мере о том, чтобы я видел Ваше рвение».
Действия в Голландии разворачивались благоприятно для Франции. После двух безуспешных атак против Далема и Маастрихта фон Гален предпочел начать переговоры, которые завершились 19 апреля 1666 года подписанием мира с Генеральными штатами Соединенных провинций.
В первые жаркие дни лета экспедиционный корпус маркиза де Праделя вернулся во Францию. Воссоединившись с войсками, оставшимися подле короля, он принял участие в окрестностях Морэ в исключительно сложных маневрах, которые продолжались целых три дня. Людовик XIV, сидя в военном облачении посреди множества разноцветных шатров, подобных, по словам присутствовавшего при этом д'Ормессона, настоящей радуге, благодарил командующих офицеров, вернувшихся из Голландии.
Месье д'Артаньян, в боях умудренный,
За доблесть свою был принят благосклонно
Так написал поэт Перду де Сублиньи в своей Придворной музе. Монарх был в таком восторге от действий своего младшего лейтенанта, что пожаловал ему первую же освободившуюся придворную должность – должность «капитана маленьких собачек для охоты на косуль», – достойное вознаграждение, название которого сегодня вызывает улыбку; в те же времена никто не находил в этом ничего неподобающего.
Эта должность, освободившаяся 8 сентября после кончины занимавшего ее Шарля Жирара, г-на дю Тилле, президента Счетной Палаты, была пожалована д'Артаньяну спустя неделю. Это было пусть небольшое, но событие при дворе. Мрачный Оливье д'Ормессон рассказывает в своем Журнале, что узнал об этом из уст самого Тюренна. Новость вдохновила газетных рифмачей. Преемник достопамятного Лоре[77] Лаграветт де Майола высказался по этому поводу в написанном скверными стихами послании к своей музе герцогине Немурской:
Месье д'Артаньян, воюющий ловко,
Чьи предусмотрительность, доблесть, сноровка
Равны его верности службе и рвенью,
С каким он вершит короля повеленья,
Своих мушкетеров представил отменно
И нынче назначен своим сувереном
На пост капитана искусных собачек,
Без коих в охоте не будет удачи.
Для должности сей, что важна на охоте,
Вы, право, навряд ли кого-то найдете,
Кто был бы проворней, усердней и лучше.
Чтобы не отстать от него, соперник Лаграветта Сублиньи, разговаривая с дофином, выразился следующим образом:
Если Тилле успокоился на небесах,
Король поручил д'Артаньяну
О своре собачек для травли в лесах
Надеюсь, мы скоро пойдем на охоту!
Однако ж нет! Новая должность вовсе не понравилась г-ну д'Артаньяну, то ли потому что он не любил маленьких собачек, то ли потому, что он не был ревностным почитателем святого Губерта[78], то ли потому, что его скверный характер привел к ссоре с кем-то из придворных. Через три недели после назначения он подал в отставку. Король воспользовался этим для того, чтобы упразднить должность и заменить одного чиновника двумя лейтенантами, несущими совместную службу. 8 октября искусный охотник маркиз де Раре, договорившись заранее с д'Артаньяном, получил одну из этих лейтенантских должностей. Вторая была куплена чуть позже г-ном де Сент-Круа.
Так что Людовик XIV ничуть не обиделся на эту быструю отставку и спустя несколько месяцев нашел возможным оказать д'Артаньяну более значительную милость.
В начале 1667 года Филипп Манчини, герцог Неверский, вернувшись из Италии, наконец отказался от своих должностей главного генерал-фельдцехмейстера артиллерии, капитан-лейтенанта мушкетеров и губернатора Ла Рошели. На каждую из этих должностей тотчас явилась толпа соискателей. Особенной популярностью пользовалась должность капитан-лейтенанта. По мнению Кольбера, это была «самая прекрасная должность в королевстве, исполнение которой состояло почти в одном разшгечении (...) Ее можно сравнить только с должностью первого дворянина Палаты».
Министры выдвинули своего соискателя. Кольбер, естественно, хотел добиться этой должности для своего брата, чтобы тот смог объединить в одном лице командование обеими ротами. В любом случае, Кольбер лично враждебно относился к тому, чтобы эту должность отдали д'Артаньяну, которому никак не мог простить слишком независимого поведения во время процесса Фуке. Тем не менее король, прежде чем распределять остальные должности, пожаловал эту должность именно д'Артаньяну, ибо, как он позже написал в своих Мемуарах, этот человек «заслужил ее, оказав много важных услуг». Шарль Робине, придворный поэт Генриетты Английской, восславил это событие в своей рифмованной газете:
Из всех отважных и рьяных
Господина д'Артаньяна выбрал король.
В тот же день Оливье д'Ормессон, находившийся после процесса Фуке в полуопале, записал в своем драгоценном Журнале: «Я видел г-на д'Артаньяна, которому король даровал должность лейтенант-аншефа мушкетеров после ухода в отставку герцога Неверского, невзирая на г-на де Кольбера, который не любит г-на д'Артаньяна. Он оказал мне тысячу знаков внимания. Отношение к нему короля удивительно, ведь он знает, что он друг Фуке и враг Кольбера».
К тремстам ливрам в месяц, которые давала ему должность лейтенанта, наш безденежный гасконец смог добавить 600 ливров жалованья в капитанской должности, назначенного ему венценосным господином. 22 января на равнине Уй счастливый баловень судьбы вступил в командование перед лицом полного состава роты в присутствии Короля-Солнца и его лейб-гвардии.
Глава XIII. Придворный
Итак, д'Артаньян стал ровней самым знатным сеньорам двора. Начиная с 1665 года в документах его называют не иначе, как «граф д'Артаньян». Дюма ничего не выдумал. Д'Артаньян горделиво выставил на всеобщее обозрение герб, «разделенный на четыре поля: на первом и четвертом серебряном поле черный орел с распростертыми крыльями; на втором и третьем поле на красном фоне серебряный замок с двумя башнями по бокам, с наметом из серебра, все пустые поля красного цвета».
Разумеется, завистливые придворные подняли шум, утверждая, что он незаслуженно присвоил себе имя и титул, которые ему не принадлежали. Дальше хуже: после смерти д'Артаньяна претензии его семьи оспаривались через суд. Конечно, незаконность присвоения графского титула не вызывает сомнений. Если уж кто и мог претендовать на этот титул, так это не д'Артаньян, а его кузен Жозеф де Мон-тескью, которому принадлежали замок и земли д'Артанья-нов на берегах Адура.
Однако то, как бесцеремонно произошло это облагораживание позаимствованного имени, наводит на мысль, что гасконец никогда не позволил бы себе ничего подобного, если бы не был уверен в том, что король не станет возражать. Не будем забывать, что в это время только что были созданы «комиссии по выявлению узурпаторов дворянского звания» и что в провинциях интенданты немилосердно преследовали дворян, которые не могли доказать, что их благородное имя существует не менее ста лет. Но это еще не все. Когда в апреле 1667 года некоего господина де Бац д'Арман-тье побеспокоила одна из этих комиссий, оказалось достаточно, чтобы знаменитый капитан мушкетеров признал его своим родственником в присутствии французского посла в Англии г-на де Рювиньи, послужившего в данном случае свидетелем, чтобы все это неприятное генеалогическое расследование тотчас прекратилось.
А вот одна гасконская выходка, которая показывает ненасытное честолюбие терзаемого демоном гордыни потомка люпиакских купцов. В договоре об арендной плате, заключенном в замке Сент-Круа, д'Артаньян именует себя «кавалером королевских орденов», каковым он, конечно же, не являлся, ибо для того, чтобы носить голубую ленту кавалера ордена Св. Духа и Св. Михаила, нужно было принадлежать к очень древнему роду и представить канцлеру этих орденов доказательства высокородноеT своих предков.
