Василий Шевчук - Командир атакует первым
- Летим, товарищ капитан!
- Вот и хорошо! - И комэска коротко поставил задачу: - Идем на разведку. От меня не отрываться. Все делать, как я.
Настолько я был ошарашен таким приемом, что даже не успел удивиться: как командир-фронтовик, не зная летчика, не проверив его в воздухе, взял ведомым, своим щитом на выполнение боевого задания? Такой вопрос я задал Карначу уже потом, когда стали мы с ним настоящими боевыми друзьями. Ответил он, как всегда, с улыбкой, полушутливо:
- А я твою летную биографию по реглану прочитал. На полах потерто. На танцах реглан не протрешь. Значит, не раз надевал парашютные лямки. Воротник тоже потерт. О чем это говорит? Во-первых, о том, что поднимал ты его, от высотного ветерка закрываясь. Значит, летал не только на "яке", в закрытой кабине, а и на "ишачке", кабина которого всем ветрам открыта. А этот аэроплан позволяет летать только настоящим летчикам. Во-вторых, потертость говорит, что в полете шеей крутить и можешь и умеешь. А это в бою главное: крутишь головой, если, конечно, у головы есть глаза и агрегат для мышления, значит, первым увидишь противника. Увидел первым - победил... И вообще, реглан может многое рассказать о своем хозяине. Если хочешь, я по твоему реглану понял, что ты женат, но давно не видел жену. Как? Ничего удивительного нет. Все пуговицы пришиты коричневыми, под цвет кожи, нитками. На новом, когда тебе его выдали, если обратил внимание, они были пришиты черными. Подобрать нитки и колоть пальцы, прошивая кожу, может только любящая, заботливая жена. Почему долго не видел ее? Это совсем просто. Одна пуговица, вот она - скоро оторвется опять, пришита небрежно и черными нитками. Сам пришивал... Вот, думаю, и возьму этого сокола с ходу в бой, проверю, не с чужого ли, хотя и богатырского, плеча реглан на нем... Ну а если серьезно, то сам вспомни - тяжелые времена были. Летчиков не хватало...
Да, полку трудно было. Полгода, с самого начала войны, отступая от границы, часть непрерывно вела тяжелые бои практически без пополнения. Все меньше и меньше оставалось самолетов. Большие потери среди летного состава. Уже при мне на Керченском полуострове погибло немало замечательных летчиков. Временами в полку было по четыре-пять самолетов и пилотов, способных подняться в воздух и бороться с противником. Совсем недавно, в марте, на наших глазах погиб первый командир полка майор Михаил Андреевич Федосеев.
Михаила Андреевича хорошо знали не только у нас. На его боевом счету было уже семнадцать самолетов противника, несколько из них он сбил в небе республиканской Испании. Еще до войны подвиги замечательного летчика были отмечены орденом Ленина.
В тот день майор Федосеев поднял в воздух почти все свои наличные силы: две пары истребителей. Командиром группы и ведущим первой пары был Степан Карнач, ведомым - Алексей Шмырев. Вторую вел я. После взлета Алексей Шмырев стал отставать. Передал, что не убирается правая нога шасси. Вскоре он возвратился на аэродром. В это время на нас навалилась шестерка "мессеров". Завязался упорный бой. Майор Федосеев по радиопереговорам сразу понял, что нам тяжело. Как только Шмырев приземлился, командир полка вскочил в кабину истребителя и пошел в воздух. Он был уверен, что с его опытом и мастерством можно вести бой даже на неисправной машине.
Нам он помог. Пара "мессершмиттов" бросилась в его сторону. Тогда Степан Карнач, которого мы прикрывали с Виктором Головко, меткой очередью свалил одного фашиста. Теперь ясно - нужно выручать командира, но сразу из боя выйти невозможно. Тут подбили и мой самолет. Очередь попала в мотор, перебила маслопроводы. Горячее масло заливало фонарь, прорывалось в кабину, обжигало лицо, руки. Мотор заклинило. Пришлось идти на вынужденную посадку. Посадил самолет на своей территории, но совсем рядом с передним краем. Бойцы из окопов криком предупредили, чтобы не выходил из кабины. Оказалось, что я - на минном поле и только чудом не подорвался. Вскоре подошли саперы и сделали проход, по которому вывели меня, а потом, под прикрытием темноты, вывезли самолет.
Но минное поле, возможность внезапного взрыва, обстрел вражеской артиллерии - это было не самым страшным. Трагическое произошло на моих глазах. На помощь фашистам подошли еще восемь Ме-109. И как ни старался Степан Карнач подтянуть карусель боя, в которой они крутились с Головко и Федосеевым, ближе к командиру, силы были слишком неравными. Не раз истребитель нашего командира уходил из-под удара противника, больше того, он сам старался атаковать и был близок к тому, чтобы настичь врага. Но вот несколько очередей "мессеров" прошили фюзеляж и плоскости его машины. Мотор задымил. Самолет терял управление. Однако, пока летчик был жив, он сражался. Сражался до последней возможности.
Много (раз у человека на войне бывают трудные минуты. И самым тяжелым мне кажется момент, когда ты ничем не можешь помочь товарищу в смертельной схватке. Бессильно сжатые кулаки, стиснутые зубы и одна мысль: "Прыгай! Прыгай!.."
Большие потери понес полк с начала войны. Но это была невосполнимая утрата. Не каждый командир в неразберихе первых военных дней, в трудный период отступления сумел организовать боевые действия полка так, как сделал это майор Федосеев. За личное мужество и отвагу, за умелое руководство полком Михаил Андреевич Федосеев посмертно был удостоен звания Героя Советского Союза.
Да, нам было трудно. Правда, в начале сорок второго года, уже на Керченском полуострове, в ВВС фронта и армейскую авиацию стали прибывать понемногу самолеты, да и летчики тоже. В основном это были совсем молодые ребята или вроде меня, Шмырева, Головко - пилоты с довоенным стажем летной работы, но не имеющие боевого опыта. Нас учили воевать такие умелые и храбрые командиры, как майор М. А. Федосеев, подполковник Я. Н. Кутихин, капитаны С. А. Карнач, Н. В. Смагин, комиссар полка батальонный комиссар В. А. Меркушев. В том, что меньше чем за четыре фронтовых месяца в тяжелых неравных боях сумел я сбить три вражеских самолета, прежде всего заслуга моих старших боевых товарищей.
Свой боевой счет я открыл в первый вылет со Степаном Карначом. Справедливости ради нужно, видимо, рассказать о первом своем боевом вылете через полчаса после прибытия в распоряжение командира эскадрильи.
Керченский и Таманский полуострова опоясаны ледяной кромкой. Дальше от берега сплошного льда хотя и нет, но волны - мрачные, свинцовые - с высоты кажутся застывшими. Держусь в строю за командиром. Первый вылет - оплошать нельзя. Посматриваю по сторонам. И вдруг... Со стороны Крыма - группа самолетов. Присмотрелся. Бомбардировщики. "Юнкерсы" - как на учебных плакатах. Ведущий не реагирует на появление противника. "Юнкерсы" все ближе. Идут тяжело. Нагрузились бомбами. И прикрытия нет. А капитан Карнач ведет четверку дальше. "Испугался, - думаю, - четыре боевых истребителя против восьмерки неповоротливых бомберов?!" Бросил я своего ведущего, группу и двинулся к бомбардировщикам...
