Елена Морозова - Мария Антуанетта
По себе зная, что правитель обязан уметь скрывать свои истинные чувства, Мария Терезия считала необходимым обучать детей выступать на сцене. В Шёнбрунне она даже построила дворцовый театр, открытый в 1747 году. Свою первую роль Антуан получила, когда ей исполнилось немногим более года: в честь празднования двадцатилетней годовщины свадьбы родителей императорские дети сыграли спектакль. С тех пор Антуан нравилось играть на сцене, но еще больше — ловить устремленные на нее восхищенные взоры зрителей, пусть даже немногих и пристрастных.
Движение началось в июне 1767 года. К этому времени скончалась мать дофина, Мария Жозефа, единственная представительница антиавстрийского клана, с мнением которой Людовик XV всегда считался. Усилив давление на короля, министр иностранных дел герцог де Шуазель добился принципиального согласия короля на «брак с Австрией», и посол получил официальное дозволение просить руки младшей эрцгерцогини. Пока шли неспешные переговоры, организм Антуан, которой в 1769 году исполнилось 14 лет, засвидетельствовал, что будущая дофина готова произвести на свет наследника. Мария Терезия, пристально наблюдавшая за созреванием дочери, с удовлетворением сообщила об этом французскому послу: события интимной жизни принцесс крови являлись делом государственным.
Проявляя внимание к невесте дофина, Версаль с возмущением узнал, что французским языком с эрцгерцогиней занимаются гистрионы, и срочно прислал в Вену аббата Вермона, протеже епископа Тулузского. Аббату предстояло не только усовершенствовать французский язык Антуан, но и познакомить ее с историей, литературой и обществом Франции. По мнению ряда современников, он лестью завоевал доверие своей юной ученицы, ибо потакал ей во всем. Но когда императрица спросила Антуан, каким народом Европы ей хотелось бы править, та, не раздумывая, ответила: «Французским, потому что у него были добрый король Генрих IV и великий король Людовик XIV». Сам Вермон в тайном отчете, направленном во Францию, писал о своей ученице: «…до двенадцати лет никто не приучал ее к усидчивости. Она не столько ленива, сколько легкомысленна, и обучать ее довольно сложно. <…> Впрочем, хлопот она никому не доставит, ибо, живая и смешливая, она не отличается ни выдающимся умом, ни хитростью». Примечательно, что отчеты свои аббат Вермон отправлял австрийскому послу графу Флориману Мерси д'Аржанто, преданному слуге Марии Терезии и ее недреманному оку при французском дворе. Неудивительно, что ни Людовик XV, ни Людовик XVI не любили Вермона, смотревшего главным образом в сторону Вены[2]. С помощью Мерси и Вермона императрица намеревалась держать младшую дочь под неусыпным контролем и руководить ею с пользой для Австрии. Так, с самого начала пути к французскому трону Марию Антуанетту окружили советчики, для которых она являлась безликой фигурой в их политической игре.
Наконец в июне 1769 года из Версаля пришла официальная депеша: король Франции Людовик XV просил Марию Йозефу Антонию Иоганну в жены для своего внука Людовика Августа. По такому случаю в Лаксенбурге, летней резиденции Габсбургов, устроили грандиозный бал, разослав восемь сотен приглашений. После бала началась подготовка к свадьбе, назначенной на май 1770 года. Отныне Антуан называют не иначе как Мария Антуанетта — так, как будут звать ее во Франции. Спешно начался ремонт дорог, по которым будущая дофина проследует во Францию.
В конце лета Мария Терезия вместе с младшей дочерью совершили паломничество в Мариазель, главное австрийское святилище, посвященное Деве Марии, в честь которой императрица и все ее дочери носили имя Мария. Известная своей истовой набожностью, которую многие современники считали ханжеством и пуританским лицемерием, Мария Терезия опасалась, что, очутившись в Версале, где нравы царили отнюдь не благочестивые, ее юная дочь собьется с праведного пути. К несчастью, тамошними записными блюстителями морали выступали дочери Людовика XV, являвшиеся костяком «партии святош» — активных противников франко-австрийского союза и его поборника герцога де Шуазеля. Желая оградить дочь от тлетворного влияния безнравственных французов, императрица в письме Людовику XV просила его стать отцом для юной и неопытной девушки. «…Я отправляю вам ее в качестве залога нежной дружбы, к счастью, воцарившейся между нашими странами…» Хотя подобного рода письмо — скорее, дань вежливости. Ибо при всех дворах знали и о любвеобильности французского короля, и о его неразборчивости в любовных интрижках, и о том, что недавно у него появилась новая фаворитка графиня Дюбарри, в прошлом девица непочтенного занятия по имени Жанна Бекю. Но об этой стороне жизни французского двора и его стареющего короля юную Марию Антуанетту, разумеется, никто не просветил. Незнание закулисной стороны жизни Версаля станет для дофины настоящим камнем преткновения.
Жених юной эрцгерцогини, дофин Людовик Август, ни в чем не походил на свою невесту. Если Марию Антуанетту называли «кузнечиком», то его сравнивали со снулой рыбой. Старше невесты менее чем на год, по мнению многих современников, он напоминал старичка. Высокий, с водянистыми голубыми глазами, нескладный и склонный к полноте, он передвигался боком, без всякого намека на королевское величие, из-за близорукости не узнавая кланявшихся ему придворных. Застенчивый, скованный, уверенный, что его «никто не любит», он чурался общества даже собственных братьев и патологически никому не доверял, включая себя самого. Он любил учиться, и учение давалось ему без мучительного труда; он хорошо знал историю, право, географию, с удовольствием вычерчивал географические карты, знал латынь, говорил по-английски и немного по-итальянски. Перед Людовиком родилось еще два принца, поэтому никто не помышлял, что когда-нибудь он станет наследником трона. Как его дед, Людовик XV, он был не способен на решительные поступки. Как его отец, Великий Дофин, он в душе порицал деда за безнравственный образ жизни. Известие о предстоящей женитьбе не вызвало у него восторгов: он знал, что и мать его, и отец возражали против этого брака. К тому же в обществе еще не забыли о поражении Франции в Семилетней войне, из которой Австрия вышла победительницей, и многие придворные намеревались встретить юную эрцгерцогиню в штыки.
Мария Терезия знала о нелюдимом характере дофина, но ставить под угрозу брак, призванный скрепить альянс бывших врагов, не собиралась: конечно, этот мрачный увалень нисколько не подходил ее девочке, но удел женщины — повиноваться мужу и следовать за ним. «Думая о величии ожидающего тебя положения, можно сказать, что ты — самая счастливая из сестер», — говорила императрица дочери. Словно наверстывая упущенное время, Мария Терезия использовала каждую оставшуюся минуту для общения с дочерью и, повелев поставить ее кровать у себя в спальне, перед сном с ней беседовала. Убедившись, что дочь не подготовлена к придворной жизни, являющей собой запутанный клубок интриг, она написала дофину, отправив письмо сразу после отъезда Марии Антуанетты: «Дорогой дофин, ваша супруга только что рассталась со мной; она составляла счастье моей жизни, и я надеюсь, составит и ваше счастье. Так как я изначально предвидела, что ей суждено разделить вашу судьбу, я воспитала ее в благонравных понятиях. Я внушила ей, что ее долг — любить вас нежно и делать все, чтобы вам понравиться. <…> Моя дочь полюбит вас, я в этом уверена, ибо я ее знаю; но, уверенная в ее любви к вам и в ее заботливости, я прошу вас не лишать ее нежной своей привязанности. Прощайте, дорогой дофин, будьте счастливы и сделайте счастливой ее… я все в слезах… Ваша матушка Мария Терезия». Предчувствовала ли императрица несчастья, ожидающие юную чету, или, исходя из житейского опыта, понимала, что королевская власть тяжким бременем ляжет на плечи обоих совершенно не подходящих друг другу людей, и заранее им сочувствовала?
