Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой
Хлебников писал в «Свояси»:
«Заклинаю художников будущего вести точные дневники своего духа: смотреть на себя как на небо и вести точные записи восхода и захода звезд своего духа. В этой области у человечества есть лишь дневник Марии Башкирцевой — и больше ничего. Эта духовная нищета знаний о небе внутреннем — самая яркая черная Фраунгоферова черта современного человечества».
Мысль безумного Велимира чрезмерно затемнена. Сознание юношеское зачастую склонно к шизофрении. Что это за черная Фраунгоферова черта современного человечества, точно не удается выяснить ни с одним словарем. Известно только, что Иосиф Фраунгофер — знаменитый оптик 19 столетия, которому был поставлен даже памятник в Мюнхене. Скорее всего, это Фраунгоферова линия, которая дает подробный рисунок солнечного спектра и указывает на пользование этими линиями при определении показателей преломления оптических средин. Значит, это просто красивый, как Велимиру кажется, поэтический образ!
Что же открывает нам дневник Марии Башкирцевой и что скрывает он от нас?
Хлебников был не одинок в своем восхищении ею. Марина Цветаева примерно в ту же пору, по воспоминаниям ее сестры, Анастасии Ивановны, боготворила Башкирцеву.
«В ту весну мы встретили в гостях художника Леви, и эта встреча нас взволновала: он знал — говорил с ней, в Париже — Марию Башкирцеву! Как мы расспрашивали его! Как жадно слушали его рассказ! (Заметьте, те же восклицательные знаки, что и у Башкирцевой, только теперь уже у Анастасии Ивановны, дамы преклонных лет. Впрочем, обе сестры Цветаевы были восторженны как институтки — авт.) Вот что я помню, кроме (кажется, иронического) упоминания о ее неудачной переписке с Гюи де Мопассаном: «Мария Башкирцева, несомненно, страдала слуховыми галлюцинациями. Помню такой случай: мы сидели, беседовали. Внезапно Мария настораживается, теряет нить беседы (прислушивается): звонок! Мы уверяем ее, что никакого звонка не было. Спорит, уверена в обратном. Так бывало не раз. Спала на очень узкой железной кровати в своей мастерской. Знала греческий. Читала в подлиннике Платона. Была очень красива».
Леви, уже пожилой, скорее полный, чем худой, русый, с небольшой остроконечной бородкой, казался нам почти дорог, отражая свет виденной им Башкирцевой. Мы уходили домой, будто рукой ее коснувшись, не сразу вошли в свою жизнь.
Сказала ли я, что Марина стала переписываться с матерью Марии, что та прислала Марине несколько фотографий дочери? От нее Марина узнала, что дневников Марии было много, но что напечатаны они будут через десять лет после ее, матери, смерти. Мешало изданию нежелание семьи вскрывать их семейные отношения. Об этих дневниках не слышно. Погибли они в огне войны? Как бесконечно жаль…»
Дневники не погибли. О них просто забыли. И все эти годы восемьдесят четыре тетради и записные книжки лежали в Национальной библиотеке Франции. Естественно, об этом ничего не знали в нашей стране. Но об этом позже.
Тогда же Марина Цветаева посвятила свою первую книгу стихов светлой памяти Марии Башкирцевой.
Дневники Башкирцевой были одной из первых ласточек в этом жанре и чтобы понять, чем они стали для своего времени, надо попытаться заглянуть в него. Шел 1887 год. Одновременно выходят первые публикации дневниковых записей Эдмона и Жюля Гонкуров.
В газете «Тан» от в 20 марта 1887 года Анатоль Франс пишет, воспользовавшись выходом гонкуровских дневников: «Людей, говорящих о себе, принято стыдить. Между тем никто лучше них об этом предмете не расскажет». Наряду с франсовским панегириком дневникам и автобиографии, Фердинан Брюнетьер, французский историк литературы, выступает со статьей «Литература самоизлияний». Для него автобиография — жанр плебса (как тут не вспомнить Пушкина с его знаменитым письмом Вяземскому), женщин, малолеток, недоносков, короче, низкий жанр. Он с презрением говорит о «захудалой» художнице Марии Башкирцевой. В его словах читается страх перед демократизацией, которая неизбежно наступает, прет и давит на эстетов.
Но страх вызывают и сами эстеты, каковы были братья Гонкуры. Эстеты вдруг оказываются тоже демократичны. С 1887 года, одновременно с дневником Башкирцевой, Эдмон Гонкур начинает публикацию своего дневника, поддавшись уговорам Альфонса Доде и его супруги. Эта публикация вызывает один скандал за другим. Многим было неприятно вспомнить, о чем они говорили и что делали много лет назад. Таково отношение к любым запискам до сих пор. Очень часто они вызывают скандалы, а теперь, и судебные процессы. Впрочем, во Франции судебные процессы не были редкостью уже в конце 19 века. Поэтому стоит заметить, что Эдмон Гонкур публиковал только избранные страницы своего дневника, завещая опубликовать дневник полностью только через двадцать лет после своей смерти.
Двадцать лет прошло к 1918 году, в это время шла мировая война. Было не до дневников, к ним вернулись лишь в 1923 году; специальная комиссии рассмотрела возможность напечатания и разрешила Национальной библиотеке… не передавать рукописи в печать. Только в 1956 году «Дневник» Гонкуров был полностью издан в княжестве Монако, а не во Франции, да и то некоторые имена в нем до сих заменены буквами, а ряд деталей опущен.
Дневник же Башкирцевой так и остался «слепым». Сплошь и рядом в так называемых комментариях издания «Молодой гвардии» 1990 года читаешь; «Неустановленное лицо». К слову сказать, что молодогвардейское издание подверглось по сравнению с дореволюционным таким сокращениям, которые делают образ Марии Башкирцевой еще более бесплотным, идеализированным до сахаристости. Но это к слову. Из всего свода имен, сокрытых в дневнике, для русского читателя фактически установлен только один человек, Пьетро Антонелли, да и то потому, что был племянником кардинала Антонелли, статс-секретаря Папы Пия IX, а фамилия самого кардинала незашифрованной нет-нет и проскакивает в напечатанном дневнике, так что догадаться не трудно. Да в захаровском издании есть сноска про герцога Гамильтона. Небогато для такого объемистого дневника и целой жизни!
Пришло время и для русского читателя кое-что рассказать из подлинной жизни мадемуазель Башкирцевой, тем более что мифы вокруг нее начинаются просто с даты ее рождения, ей списано два года. Во всех справочниках и энциклопедиях она с легкой руки ее матери пишется как рожденная в 1860 году, тогда как на самом деле она родилась в 1858 году. Почему ей убавили годы? Причин, на мой взгляд, несколько, но главная в том, что чем в более раннем возрасте она умерла, тем трагичней и поэтичней выглядит судьба этого чудо-ребенка, тем значительней кажется ее рано развившийся талант. Газеты того времени, с легкой подачи ее родственников, продолжали писать, что ей всего девятнадцать, когда ей уже было двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять… Вот такой несложный пиаровский ход!
