Лев Боярский - Очерки старой Тюмени
NV.
Николай Захваткин
Детство и юность Марасана
Захваткин Николай Степанович (1903–1995).
Работник торговли, спортсмен-тяжелоатлет, спортивный судья. Служил во флоте матросом-электриком на канонерской лодке «Троцкий», с 1928 по 1938 г. — сотрудник ОГПУ-НКВД, принимал участие в репрессиях. В 1938 г. уволен из органов и исключён из партии. Был директором ресторана станции Тюмень, в 1958–1965 гг., вплоть до ухода на пенсию, директор гастронома. Трижды вступал в партию (РСДРП, ВКП(б), КПРФ), дважды был исключён из ВКП(б) и КПСС (1938 г., 1958 г., в КПСС больше не вступал).
Отец Марасана Степан вырос в сиротстве — без отца. Мать его работала няней у господ. Степанушко — так называла его мать, находился в чужих людях, кормился тем, что приносила его мать: остатки с господского стола, что постоянно выбрасывалось для рогатого скота и собакам.
На такое житье никто не жаловался. Степан был и рос крепким, здоровым парнишком. Мать возлагала на него большие надежды в будущей жизни. Степан не обременял свою мать и квартиросдатчика, которому отводился угол на кухне или на сеновале.
Когда Степан подрос до 11 лет, мать его отдала в «мальчики» на завод, который вырабатывал прокатное листовое железо. Что бы дать окрепнуть и втянуться в физический труд сына, она переехала на местожительство в Белохолунидинский завод, а когда уже вырос Степан, стала его сбивать на женитьбу. Он был неграмотным, даже не мог расписаться своей фамилией. Настояние матери о женитьбе, Степан воспринял, как положено. Ему было уже 20 лет. Порекомендовали Степану в жены девушку Александру, выросшую в большой рабочей семье тоже не грамотную. На сбережения матери Степану был выстроен деревянный дом, состоявший из одной комнаты и богатейших полатей. На этих полатях в последствии размещалась семья пять человек, а на русской печи спали родители. На военную службу Степана не брали, как единственного сына у матери. Дали ему белый билет, поэтому его и называли «Белобилетник».
Из мальчиков Степан добился до мастера по прокату железа. Весной и летом железо грузили в барки и водой сплавляли по реке Белая Холунда в центр Вятской Губернии. Не раз и не два Степан рассказывал своей семье о тяжелой жизни. Работа была горячая, на лапти надевались деревянные колодки чтобы не сжечь ноги. Лицо Степана было от постоянного огненного железа в коростах. Только природная сила, да семья оставляла Степана уравновешенным, Он не пытался куда-то уехать или сменить работу. Семья подрастала и их надо было кормить и учить. Испытывая свою неграмотность, он принимал меры, чтобы закончили его дети 2-х классную церковно-приходскую школу. — Старший его сын Павел закончил эту школу с похвальным листом, дочь Александра проучилась три года и ее отдали в прислуги, Михаил учился в 4 классе, обладал хорошими способностями и Николай учился в. 3 классе. Все, кто учился нуждались в одежде, обуви и питании.
Марасан Николай пошел в школу в матерчатых старых башмаках в резинку. Только тряпье, намотанное на ноги спасали от обмораживания и простуды.
В 1910 году завод был закрыт. Всех рабочих рассчитали и они стали разъезжаться по заводам Урала: в Надежединск, Горноблагодатск, Чусовской и др.
Степан долго советовался со своей Александрой о поездке на заработки. Разговор был в слух, со всей сердечностью и глубокими переживаниями.
Только одно было ясно, что Степан едет и с собой берет 15-летнего Павла. Настало время отъезда, верней ухода пешком до ст. Слободское.
Степан обещал писать, как устроится на работу и куда пристроит к делу Павла.
Зная, что никаких сбережений и запасов не оставалось, он обещал с первого заработка выслать, чтобы не умереть от голода оставшимся.
Шли месяцы, а денег не поступало и писем. Чтобы облегчить Существование, мать взяла с собой Николая, и пошла с ним по деревням собирать милостыню. Таких нищих было настолько много, что в некоторых домах отвечали: «бог подаст», «много вас тут ходит».
Только из сожаления к Николаю, одетого в лохмотья кусочки находились для подаяния. До получения денег и письма мать с Николаем обошла все деревни находящиеся вблизи завода.
Так жила семья Марасана, а вернее прозябала. Когда ложились спать без куска хлеба. Мать, скорбя за всех успокаивала голодных детей вот приедет отец и Павлик, привезут денег и мы купим муки и наедимся досыта. Эта семья питалась в основном картошкой, грибами и подаяниями.
На третьем году школьной учебы Николай Марасан хорошо писал, читал и на удивление товарищей и домашних хорошо учился на уроке «Закона божьего». «Чесослов», где были напечатаны кондаки тропари, по которому учились. Ннколай знал на изусть. Славянский титл переводился на разговорную речь хорошо.
Священник- отец Петр приблизил своим вниманием Николая. Вызвал в учительскую и подал записку Николаю и сказал. Вот сходи по этому адресу и передай хозяйке, она тебя отблагодарит. О подробностях не сказал. Марасан после школы пошел по указанному в записке адресу. Это было за рекой, надо было идти по заводской плотине, мимо завода, в котором все замерло и молчало. Перед плотиной возвышалась церковь осиротевшая от прихожан. Народ страдал, народ — голодал, народ мучился обездоленностью. Только Николай заметил, что в завод заслали конных казаков. Все на добрых сытых лошадях, в безкозырках, молодые с накрученными усиками и чубами на левом боку.
Так Николай добрался до адресата. В кухне встретила его средних лет женщина, которой была передана записка. Прочитав, он была обрадована, что отец Петр обращался к ней.
А потом, через несколько минут вынесла поношенные валенки и подала Марасану с такими словами: Возьмите вот эти валенки и благодарите вашего батюшку, он о тебе побеспокоился. Небось холодно в матерчатых-то башмаках? Да, холодно! Сказал Марасан и отблагодарил ее и отца Петра. Так был обут Марасан, чтобы закончить третий класс. Мать Марасана, выведав все от сына, то же благодарила всех заочно и что-то облегченно вздохнула. Ну ладно сынок, будем ждать отца. Он на постоянную работу наверное нигде не мог поступить, а. на временных заработках не получается, все проедают, полагаю, что скоро будут дома.
Малосемейные и молодежь уезжала со всем. Многие уезжали в города Сибири и Урала. Заметно было: все заброшенные. дома, с заколоченными окнами и ни одной живой души, но объезд казаков продолжался по всем улицам.
[…]
Когда семья была в сборе, отец глубоко вздыхая процедил сквозь зубы — «нам, Шура, с такой оравой ребят здесь не прожить. Надо уезжать в Сибирь! Если мы не уедем отсюда, то подохнем, как мухи.
