Ханна Ротшильд - Баронесса. В поисках Ники, мятежницы из рода Ротшильдов
– Я вас спрашиваю: знаете, кто она?
В ответ молчание. Монк жестом указывает в дальний конец комнаты. Камера, следуя его указанию, ловит в объектив белую женщину. Ника в окружении четырех чернокожих сидит в этой не то кухне, не то гардеробной, в этом преддверии, отделяющем улицу от сцены. Камера фиксирует детали: никакого гламура, нагая лампочка под потолком, груда немытой посуды в раковине. И женщина, отнюдь не похожая на «цыпочек», подружек рок-музыкантов, – уже за сорок, неприбранные волосы падают на плечи, полосатая футболка и пиджак не слишком выигрышно смотрятся на пышной фигуре. Никакого сходства ни с наследницей большого состояния, ни с роковой женщиной.
– Она из Ротшильдов, – гнет свое Монк. – Ее семейство поставило на то, что король побьет Наполеона. – И, обернувшись к Нике, говорит: – Я всем про тебя рассказываю. Я тобой горжусь.
– И про Суэцкий канал не забудь, – вставляет она слегка пьяным уже голосом. Ее взгляд, устремленный на Монка, полон обожания. – Они купили для Англии Суэцкий канал.
– Ну, с этим уже покончено, – уточняет музыкант помоложе.
– Вот вам Суэцкий канал! – Ника зажимает зубами сигарету и протягивает руку с воображаемым каналом на ладони.
– Ну и дела! – комментирует молодой.
– Я всем рассказываю, кто ты такая! – повторяет Монк. Для человека, который должен бы общаться с помощью музыки, он на удивление любит поговорить. – Знаете, кто она? – еще раз спрашивает он и вплотную приближается к камере, чтобы заставить всех прислушаться. – Она миллионерша, она – Ротшильд.
Много раз я смотрела эту запись, пыталась лучше понять Нику, а также угадать, как реагировали на подобную откровенность старые друзья и все семейство. Об этом я спрашивала и моего отца Джейкоба.
– Мы о ней почти не вспоминали, – признался он.
– Даже когда узнали, что она попала в тюрьму? Что в ее квартире умер знаменитый саксофонист? – приставала я.
Отец запнулся в поисках точного ответа.
– Полагаю, все мы были огорчены и несколько шокированы.
Постепенно я превращалась в детектива-любителя. Что увело Нику из этих роскошных гостиных – в тот жалкий подвал? В те времена развод был непростым делом. За ним следовал общественный приговор, да и детей почти никогда не оставляли блудной матери. Ни образования, ни профессии Ника не имела, а значит, полностью зависела от семьи. Может быть, какая-то мрачная тайна, некая скрытая от всех причина побудила ее бежать из страны, прятаться в чуждом ей мире?
Или она сошла с ума? Иной раз она делала довольно странные заявления на публику. На вопрос, из-за чего рухнул ее брак, Ника ответила журналисту: «Мой муж предпочитал барабан». Кинорежиссеру Брюсу Рикеру она сказала, что переехать в Нью-Йорк ее побудила пластинка: «Я прослушала ее раз двадцать подряд, а потом еще и еще. Опоздала на самолет и так и не вернулась домой».
– Она купила Артуру Блэйки «кадиллак» – сама понимаешь, что это значит, – шепнул мне кто-то.
– И что же?
– Ну ты же не станешь покупать мужчине автомобиль ни с того ни с сего, – подмигнул мне сплетник.
Ходили слухи и о других мужчинах. Что, если в итоге я пойму: моя двоюродная бабушка была дилетанткой, слишком много себе позволяла, ее попросту привлек определенный стиль жизни? Только и всего, ничего более. И что мне делать с таким открытием?
Но та Ника, с которой я была знакома, – решительная, знающая свой путь женщина – отнюдь не была похожа на безответственную распутницу. Младших детей у нее отобрали, но и с ними она никогда не прерывала отношений, а старшая дочь, Джанка, в шестнадцать лет переехала к матери в Нью-Йорк. Ника бежала не от близких – она бежала от жизни в «усыпанной драгоценностями клетке», как она сама выражалась.
– Понимаешь ли ты, во что влезла? Многим это будет не по нутру, – предостерег меня старый друг Ники Кертис Фуллер, узнав, что я взялась за биографию Ники. – Дерьма нахлебаешься.
Я по наивности еще не понимала, сколько людей, особенно среди ближайших родственников, предпочли бы читать о Нике разве что в примечаниях к чьей-то биографии.
Но чему я удивлялась? Доходящая до паранойи секретность – наша семейная традиция, и умение хранить тайну не раз сослужило нам хорошую службу. Благодаря умению хранить тайну мы выжили во франкфуртском гетто посреди погромов XVIII века и очень немногих родичей потеряли во время Холокоста. Тайное знание способствовало тому, что мы сделали состояние на победах Веллингтона и на нефтяных скважинах Баку, а затем помогло нам устоять в хаосе колеблющихся финансовых рынков.
Многие женщины из семейства Ротшильд, в том числе те, с кем я была близко знакома, отказывались даже брать трубку, когда я звонила, или молчанием отвечали на мои вопросы. Я получила два очень неприятных письма с угрозами. То же самое, как выяснилось, происходило и с Мириам, сестрой Ники, когда та писала биографию своего дяди «Дорогой лорд Ротшильд». В книге подробно рассказывалось о нескольких произошедших в семье самоубийствах. Хотя одно из них освещалось в прессе, «преступление» Мириам заключалось в том, что она, вопреки семейным правилам, позволила себе заговорить о внутренних проблемах публично. Одна из родственниц строго ее отчитала: «Даже если ты сочла необходимым привлекать всякой пошлостью внимание читателей, как ты решилась вынести сор из избы и написать о таком!»
Дети Ники поначалу приняли мою идею с энтузиазмом, но позднее их мнение изменилось: они решили, что их мать в книжной биографии не нуждается. Мне их мнение было важно, я ни в коем случае не хотела задеть их чувства, а потому на несколько лет оставила этот замысел. Затем дети Ники опубликовали биографический очерк вместе с собранием фотографий из личного архива Ники и ее интервью под общим заголовком «Музыканты и три желания». Это был совершенно непривычный взгляд на историю Ники: каждого из своих знакомых музыкантов Ника попросила высказать три самых заветных желания. Эти краткие ответы – словно окна в душу. «Иметь такого замечательного друга, как ты», – сказал Монк. «Быть белым», – сказал Майлз Дэвис. А Луи Армстронг ответил: «Прожить сотню лет». Ника еще при своей жизни пыталась опубликовать эту книгу в память о своих знаменитых друзьях, но издатели ее не приняли. Наследники добавили к тексту фотографии, и эти иллюстрации внезапно оживили текст. Постановочных фото было там немного, в основном снимки, сделанные при неудачном освещении, качество их оставляет желать лучшего, но это совершенно неважно: когда они оказались вот так, вместе, перед читателем открылся облик ушедшего поколения.
Я встретилась с великим саксофонистом и другом Ники Сонни Роллинзом, рассказала ему о моем заброшенном проекте.
